Катынь. Post mortem
Шрифт:
47
Как она могла забыть, что этот день принадлежит другому человеку?
В гостиной был включен радиоприемник «Телефункен». Анна штопала чулки, но ей достаточно было одного взгляда, чтобы заметить новую прическу Ники и ее нарумяненные щеки.
– Ты слышала? – Анна использовала любую возможность, чтобы убедить Нику в том, как сильно она ошибается, предоставляя новым властям какой бы то ни было кредит доверия. – По радио сообщили об аресте командования «СиН». [8] Они хотят всех, кто не красный, упрятать за решетку. А ты считаешь, что у них есть какие-то
Ника знала, что ее открытость навстречу всему, что несет каждый день, ее стремление воспринимать повседневность как праздник для матери было чем-то вроде предательства. На сей раз она не поддержала дискуссию. Она собиралась одолжить у матери коралловые бусы и поэтому не хотела раздражать ее своими замечаниями относительно того, что любая власть поначалу заслуживает хотя бы некоторого доверия.
– Одолжи мне бусы.
– Ты куда-то собираешься?
– В оперетту.
Именно в этот момент в дверях гостиной появилась Буся. На ней было выходное платье, на шее висела та самая камея на серебряной цепочке, которую она когда-то одолжила Нике, когда та в первый раз в жизни отправлялась в театр. Анна кивнула на дочь:
– Представь себе, она в день именин своего отца собирается в оперетту.
Прежде день именин Анджея всегда был для них тем днем, когда, собравшись втроем, они вспоминали его, восполняя с помощью памяти его отсутствие. Как она могла забыть, что сегодня как раз тот день, когда отмечаются так называемые «анджейки»? Может, и не забыла вовсе, а просто не придала этому значения, ведь Юр ясно сказал, что у него есть билеты в оперетту как раз на вечер, посвященный этому именинному дню. И вот теперь она ловит устремленный на нее взгляд вечно слезящихся глаз Буси, которая не может поверить, что Ника собирается в этот вечер уйти из дома. Ведь этот вечер всегда принадлежал ему!
– Я испекла бисквитный торт. – Буся погладила внучку по плечу. – Твой отец обожал его. Мы посмотрим старые фотографии…
– Это ее все меньше и меньше интересует. – Анна критически смотрела на Нику, примерявшую перед зеркалом материнские бусы. – Почему ты именно сегодня куда-то уходишь?
– Юру достались льготные студенческие билеты.
– Значит, ты выбираешь его! – Анна опустилась на диван и жестом, полным отчаяния, указала на портрет Анджея на стене. – Твой отец не в счет!
Ника сорвала с шеи бусы и бросила их на колени матери. Она стояла перед ней, и слова, которые долго копились внутри нее, лавиной вырвались наружу: она не хочет жить прошлым, не хочет напоминать собой те выцветшие фотографии, которые хранятся в их семейном альбоме!
– Ты ревнуешь, что меня кто-то ждет. Ты просто ревнуешь к чьей-то любви! Почему ты не хочешь примириться с тем, что мне восемнадцать лет?! Мне что, всю жизнь искать могилу отца?! Я не археолог, чтобы копаться в прошлом!
Анна нервически прикрыла уши руками. Буся засеменила к Нике и сложила руки в умоляющем жесте, стараясь прервать поток этих ранящих Анну слов. Однако Ника уже не могла остановиться. Она должна была до конца высказать все, что накопилось у нее на душе, до последнего слова, иначе она бы просто задохнулась.
– Отец наверняка хотел бы, чтобы я радовалась жизни!
– Он хотел
И это были последние слова, которыми они обменялись в тот день.
48
Последний день ноября выдался туманным, пропитанным влажностью, как губка. Фонари, казалось, плыли в воздухе как в море тумана. Ника медленно шла по бульварам, Плантам, шаркая ногами по опавшим листьям.
Мысленно она продолжала разговор с матерью. Сколько уже таких молчаливых разговоров состоялось у нее с матерью, и только сейчас она наконец поняла, что Анне просто необходимо это ощущение исключительного права на страдание, которое она так лелеет в себе, чтобы боль утраты могла стать единственным смыслом ее жизни. Лишенная надежды на возвращение своей единственной любви, желая быть верной ей до конца, она выбрала ненависть и обиду тех, кому удалось не стать жертвой.
Ника теперь говорила, обращаясь к Анне, словно та стояла рядом с ней возле мокрой скамейки:
– Я не забыла, что ты мне однажды сказала: мол, когда-нибудь и я пойму, что человек дается нам судьбой на всю оставшуюся жизнь только один раз. А если я именно это и поняла? Ты много раз говорила, что о нас можно судить по тому, как мы умеем любить. Ты ведь так говорила, правда? Так знай, что я, возможно, тоже встретила человека, который дан мне один раз и на всю жизнь…
Ника сама не понимала, как она попала сюда, оказавшись у входа в театр оперетты. Из витрины с фотографиями на нее смотрели лица танцовщиц с неживыми улыбками, с павлиньими перьями в волосах. Ника оглянулась вокруг. Было поздно, и никто ее не ждал. На улице слышны были шаги патруля. Милиционеры с винтовками через плечо остановились у театральной витрины и мечтательно разглядывали застывших в неподвижности танцовщиц.
49
Праздник приближался словно украдкой. Только очереди в рыбный магазин становились все длиннее. Ника не собиралась стоять здесь за карпом два часа под густо сыпавшим снегом. Купит она карпа у торговок возле Сукенниц. А пока она медленно брела сквозь рощицу зеленых елочек, выставленных на продажу у Сукенниц, вдыхая аромат леса. Она бродила среди елочек в поисках той, которую сможет донести до улицы Брацкой…
И именно здесь ее заметил Ярослав. Он велел остановить машину, пересек наискосок Рыночную площадь и углубился в елочную рощицу с другой стороны. Он вытягивал шею, высматривая Нику поверх верхушек елочек, словно проводивший облаву командир. Но Ники он там уже не нашел…
Ника шла через торговый пассаж Сукенниц и, проходя мимо лотков с гуральскими сувенирами, присматривала какой-нибудь подарок для Юра. Собственно говоря, Нике не надо было об этом думать, ведь Юр предупредил ее, что на праздник он поедет к родным: у матери трое сыновей, и коль скоро один из них сидит в кутузке, то пусть рядом с ней будут двое остальных…
Неожиданно высокий мужчина заступил ей дорогу. Ярослав улыбался как человек, совершенно не ожидавший этой встречи. Какое-то время они оба не знали, с чего начать разговор.