Катынь. Post mortem
Шрифт:
– Подарки под елку выбираете? – спросила первой Ника.
– У меня никого нет, – лаконично ответил он, словно это был самый краткий отчет о всей его жизни.
Ника не знала, как вести себя с человеком, который проявил столько заботы о ее семье. Она чувствовала даже некую обиду на мать, которая после одной из их встреч в кафе Новорольского не хотела даже слышать его фамилии. А ведь именно благодаря ему их семье была целиком возвращена квартира, они вновь обрели портсигар отца, они получали посылки от ЮНРРА, и у них появился радиоприемник. Ника должна была признаться самой себе, что присутствие Ярослава в их жизни давало ощущение определенной безопасности: теперь это был единственный мужчина, который заботился о них. Чем он так не угодил ее матери, что лишился права бывать в их доме?
– А как дела у вашей мамы?
– Ничего нового.
– Может, я могу в чем-то помочь? Трем одиноким женщинам сейчас нелегко. – Ярослав видел, как смущена их встречей
Тут Ника громко рассмеялась. Кивая головой, она повторяла:
– Да, да, перепешка, перепешка, я так говорила! – Ярослав тоже начал смеяться.
Впервые Ника увидела его широкую улыбку. До сих пор он не позволял себе этого, как будто боялся, что улыбка выдаст его слабость.
– Боже мой, – вздохнул он. – Как бы мне хотелось иметь такую дочку.
Ника знала, что это было сказано неспроста. Ярослав оставил ей листок с номером своего телефона:
– Если возникнут какие-то проблемы, прошу вас, дайте мне знать.
Ника решила сделать это на следующий день утром. Анна, сидя на корточках возле кафельной печки, выгребала совком золу. Видя, что Ника готовится уходить, она остановила ее вопросом, не условилась ли она вновь о встрече с ним.
– С кем?
– С этим твоим Юром.
– Он уехал в Мысленице.
– Так куда же ты уходишь? Надо помочь Бусе в подготовке к сочельнику! Ты слышишь?!
Она слышала, но была уже за дверью.
На почте было полно народу. Из переговорных кабин доносились громко выкрикиваемые в телефон пожелания, которыми обменивались чужие ей люди. Когда пришла ее очередь, Ника набрала номер. Ответила какая-то женщина. Ника попросила соединить ее с полковником Селимом.
– А кто говорит? – спросила женщина.
– Я звоню от майора Филипинского, – бросила Ника.
В трубке что-то заскрежетало, и ответил Ярослав:
– Полковник Селим. Я слушаю!
– Это я, – сказала Ника.
– Что-то случилось? – спросил он обеспокоенно.
– Я хочу пригласить вас к нам на сочельник.
– Меня? – В голосе Ярослава ощущалось безмерное удивление.
– Вы придете? – Ника закрыла второе ухо рукой, чтобы шумный разговор, доносящийся из соседней кабинки, не заглушил ответ Ярослава. На минуту в трубке наступила тишина. Нике даже показалось, что их разъединили, но он там был, по ту сторону, все время.
– А ваша мама знает об этом приглашении?
Ника думала недолго. Врать ей не хотелось, но и правду сказать она, конечно, не могла, поэтому она произнесла с нажимом:
– Приходите. Обязательно!
– Но кто меня приглашает? – допытывался он, явно тронутый этим звонком.
– Все! – Ника почти прокричала это и, не дожидаясь реакции Ярослава, быстро повесила трубку.
Потом она шла по засыпанному мокрым снегом городу, все время воображая, каково будет выражение лица Анны, когда она увидит стоящего в дверях Ярослава. Но придет ли он? Поверит ли, что он на самом деле нужен в их доме?
– Смотри, кто к нам приехал! – открывая ей дверь, воскликнула Анна, сияющая как человек, который неожиданно обнаружил давно утерянную, дорогую, хранимую в памяти вещь. Из кухни выкатилась кругленькая женщина с румяными щечками, с короной седых волос, сколотых на затылке черепаховым гребнем. Толстушка раскрыла свои объятия перед Никой, и та с разбегу бросилась в них, чуть не опрокинув ее.
– Франтишка! Франечка! Франуся!! – выкрикивала Ника, а женщина крепко прижимала ее к себе.
Буся и Анна растроганно наблюдали за этой сценой. Вот они снова вместе: они трое и Франтишка, которая столько лет управляла их домом в Пикулицах и которая потом, когда Пшемысль заняли большевики, забрала Анну и Нику к себе. Это Франтишка научила Анну лепить пельмени, а Нику – мять капусту в бочке и доить их единственную козу…
Они не виделись с сорок первого года, так как после того, как началась война между Германией и СССР, Анна с Никой переехали в Краков. Теперь Франтишка внесла в этот дом некую атмосферу их довоенной жизни: она тут же взялась разделывать карпа, варить очищенную пшеницу для кутьи…
В гостиной стоял пузатый, перевязанный веревкой чемодан Франтишки. На диване лежал свернутый в рулон и обвязанный шнурком их коврик из детской комнаты Вероники. Ника хотела его развернуть, но почувствовала, что внутри рулона находится что-то тяжелое.
– А что это Франтишка привезла?
Франтишка, не говоря ни слова, развязала шнурок, развернула коврик. Из ножен выступала рукоять сабли Анджея с декоративной кисточкой эфеса.
– Я подумала, что она обязательно должна быть у вас, госпожа майорша. – Франтишка, с раскрасневшимся лицом, рассказывала о своей поездке. – Я так боялась,
Для нее Ника всегда была Вероничкой. Франтишка забыла, что ее Вероничка в этом году получит аттестат. Она даже привезла ее мишку с оторванным ухом, которого Вероничка так любила прижимать к себе перед сном. Ника держала мишку, а Анна саблю. Она с явным волнением пытается вытащить клинок из ножен. Буся прикасается к сабле как к реликвии. Тем временем Франтишка, присев возле своего картонного чемодана, вытаскивает из него завернутые в газету и натянутые на сапожные колодки почти совсем новые сапоги. Анна присела рядом с Франтишкой. Погладила голенища как что-то живое.
– Эти сапоги шил сапожник по фамилии Испанский, – сказала она задумчиво. Наверное, ей вспомнилось то посещение Варшавы и их визит на улицу Хме2льную, где знаменитый сапожник Испанский снимал мерку с ноги Анджея. Ника взяла второй сапог, внимательно его осмотрела и даже приложила к своей ноге.
– Как раз подошли бы Юру. – Она посмотрела на мать. – Можно ему сделать подарок?
– Нет, – твердо сказала Анна, не допуская никакой дискуссии. Она взяла сапоги и вместе с колодками убрала их в шкаф, где висел мундир Анджея.50
С каждым часом в ней росло внутреннее напряжение, как будто то, чего она ждала, в каком-то смысле должно было изменить ее жизнь. Ника наряжала елку, развешивая склеенные вручную цепи, которые Буся хранила в коробках – ведь еще маленький Ендрусь когда-то клеил их вместе с ней. Под присмотром возившейся на кухне Франтишки она трижды пропускала мак через мясорубку, в то время как сама Франтишка была занята украшением карпа. Она готовила облатки, искала колядки, крутя ручку радиоприемника, но, несмотря на все эти хлопоты, ее ничуть не покидало внутреннее напряжение. Она смотрела на Анну, расставлявшую тарелки на белоснежной, украшенной вышивкой скатерти. Возле пятой тарелки, предназначенной для нежданного гостя-странника, она положила портсигар Анджея. Что она скажет, если этим гостем окажется Ярослав?
Анна зажгла свечи в подсвечнике. Погасила свет. И именно в этот момент раздался звонок в дверь.
– Это он! – Буся застыла на месте. Она смотрела то на Анну, то на Франтишку, словно призывала их в свидетели, что в этот особенный день Бог о них не забыл.
Ника открыла дверь. Ярослав приподнял шляпу. Он неуверенно улыбался. Под мышкой он держал какой-то прямоугольный предмет, завернутый в оберточную бумагу и перевязанный шпагатом.
Анна холодно кивнула Ярославу, а потом перевела взгляд на Нику, давая тем самым понять, что у нее нет сомнений, кто был инициатором этого визита. В дверях гостиной появилась Франтишка, она поддерживала под руку Бусю.
– Ах, это вы! – Буся, побледневшая как белый лист бумаги, смотрела на Ярослава, взгляд ее выдавал разочарование, что явился не тот, кого все они ждали.
Франтишка проводила ее к креслу в гостиной и шепотом спросила вдову профессора, кто такой этот нежданный гость.
Ярослав вручил Анне завернутый в бумагу предмет. Бумага была слегка влажной.
– Спасибо за приглашение. – Он поцеловал ее руку.
– Сегодня двери открыты для каждого. – За этой общепринятой формулой она скрывала свое смущение.
Анна поставила на стол еще одну тарелку. Та, возле которой лежал портсигар Анджея, по-прежнему ждала его…
Ника принялась разворачивать принесенный Ярославом подарок, освобождая его от бумаги, и тут взору всех собравшихся предстало изображение приходского костела в Пшемысле. Франтишка, едва бросив взгляд на гравюру, сразу захлопала своими пухлыми ладошками и закричала:
– Это же наш приход в Пшемысле!
Анна кивком головы холодно поблагодарила гостя за подарок, но в ее взгляде был немой вопрос: почему именно такой выбор?
– Я знаю, что барышню Веронику там крестили.
– Ну как же! – воскликнула Франтишка, прижимая Нику к своей обширной груди. – А я ведь заранее знала, что ребенок не выдержит и описается, и припасла второй конверт, чтобы сменить!
И снова время потекло вспять, все смотрели на Нику как на пятимесячного младенца. Ярослав слегка улыбался, слушая эти рассказы, но Ника догадывалась, как он внутренне напряжен. Когда Анна раскрыла упаковку с облатками, он рассказал, как в Козельске готовили облатки для гостии в тот первый для пленников сочельник: гостию делали из муки, которую удавалось потихоньку выносить из кухни. Все было подготовлено, даже ясли с младенцем Иисусом, но они не предполагали, что перед праздником увезут всех священников.
– Господин майор записал в своем календаре: «С нами произошло нечто ужасное. Перед праздником увезли всех наших капелланов». Запись эта была последней в декабре тридцать девятого года.
Когда он рассказывал об этом сочельнике, Анна смотрела на него так, как будто перед ней был посланец от Анджея, но, когда пришло время делиться облаткой, она отвела взгляд в сторону. Ярослав хотел взять ее руку и склонился, чтобы ее поцеловать, но Анна отступила на шаг назад. Он прямо смотрел ей в глаза, когда решился сказать эти слова: