Каурай. От заката до рассвета. Часть 2
Шрифт:
— И где их столько уродилось, тварей? — шипел Кречет, сбивая на лету то одну, то другую пернатую уродину бритвенно острыми клинками в обеих руках.
Гроб с панночкой, обвязанный веревками, лежал посередке и мешался под ногами. Крыша была завалена рассеченными птичьими трупиками, а на фоне ярко горевшей полной луны метались громадные крылья и обсыпали колокольню длинными перьями, поблескивающими металлом.
Кречет упер пыхтящую люльку навстречу Каураю с Повлюком:
— Чего, паны, там совсем не можно?
— Плохо дело, пан голова, — забормотал Повлюк, смахивая капли пота со лба и боязливо косясь на лестницу, откуда доносились пугающие звуки и валила ядовитая пыль. — Птички це еще цветочки…
— Какое такое?! — глянул на него Кречет и едва не упустил здоровенного ворона, наметившегося клюнуть его в темечко, но старый казак росчерком сабли располовинил птицу прямо в воздухе.
— Жуткое! — крикнул Повлюк. — Такое вот!.. Факт!
Не успел он договорить, как с яростным клекотом к ним спикировала пара пернатых созданий, размахом крыльев способных обнять половину башенного барабана. Этих остроносых уродин, прозванных гарпиями, Каурай знал прекрасно, и потому очень не обрадовался, когда они, сверкая единственным глазом на приплюснутой птичьей голове, разом бросились на казаков и вцепились в одного когтями. Тот вскрикнул, рубанул саблей и отсек гарпии лапу, но вторая тварь бросившись на него сбоку, клюнула в глаз и увлекла за собой в пропасть. Стрела полетела вслед наглой крылатой бестии, но она только отмахнулась острыми перьями и подняла барахтающееся тело в воздух. Не сумев подняться повыше, бестия уронила жертву наземь, сраженная выстрелом. Крик настиг казака лишь перед самым ударом о землю, и добрая половина воронья сразу же бросилась терзать еще живое тело.
На крышу лезли гримы, цепляясь о ветхие стены когтями — колючих шавок одного за другим сбрасывали стрелы да пинки казацких каблуков. Снова с неба на колокольню бросились гарпии, и вновь один из казаков, зазевавшись отпугиванием ворон, поплыл в воздух, терзаемый железными когтями.
Их осталось всего четверо, когда под крышей нечто оглушительно грохнуло, раздались сильные толчки и постройка просела. Когда полы колокольни начали уходить у них из-под ног, хватило всем. Стоявший у края казак мигом сиганул в пропасть и угодил прямо в лапы голодных теней. Кречета спасло лишь то, что он успел вцепиться в порожнюю балку, на которой когда-то висел колокол. Каурай же в последний момент ухватился за несущий столб и только это спасло его от свободного полета с покосившейся башенки. Повлюку повезло меньше — его тяжелая туша перевалилась через край и тяжело приземлилась на крышу. Только случай и цепкость пальцев помогли толстяку не соскользить по наклонным дырявым доскам и не разделить участь своего менее везучего товарища.
Толчки не прекращались — церковь безбожно потряхивало и кренило то в одну сторону, то в другую. Черное небо гуляло перед глазами, стены трещали так, что казалось постройка сейчас разлетится в щепы. Ядовитые поры Морции валили из всех щелей, снизу все громче звучал жуткий гул, словно сама земля вопила от боли, ненависти и унижения. В один момент дребезжащую церковь резко дернуло и она начала медленно подниматься, точно у нее выросли ноги, мало-помалу накренясь одним боком, потом другим.
И как они с Кречетом удержались на колокольне, пока церковь покачивала куполом, одноглазый мог объяснить только вмешательством Спасителя.
— Держись, пан Повлюк, держись, так тебя и растак! — кричал ему Кречет, свесившись вниз и одновременно отмахиваясь от кровожадных воронов, которых поведение церкви ничуть не смутило. К Повлюку стягивались бесстрашные гримы. Они ползали по стенам как насекомые, но и им было нелегко удержаться на крыше взбесившейся церквушки, которую мотало как пьяную.
Глянув ниже, Каурай решил, что свихнулся — даже спустил повязку, чтобы увидеть случившееся обоими глазами. Из стен церкви торчали те самые грибовидные щупальца и упирались в землю, словно гигантские паучьи лапы. По разные стороны их было уже
Еще один удар — нечто огромное уперлось в потолок, едва не пробив крышу. Со следующим толчком стонущая от напряжения и жара церковь поднялась еще немного над землей, сошла с фундамента, и, покачиваясь, маленькими, нервными шажками двинулась к лесу.
Пока Каурай с замиранием сердца наблюдал за приближением боязливо шелестящих деревьев, внизу Повлюк отчаянно отбивался одновременно и от воронья, и от тройки гримов, которые, едва удерживаясь на прыгающей крыше, не оставляли попыток цапнуть его за ногу. Кречет, до хруста сжимая люльку зубами, одной рукой обнимал колонну, шептал воззвания к Спасителю, перемежая текст молитвы грязной бранью, а другой рукой пытался нацелить ствол пищали на самую наглую шестилапую псину, которая почти добралась до глотки Повлюка. Шарахнул выстрел — грим покатился по крыше и с воем пропал внизу. Чудища рыкнули на Кречета, но поумерили свой пыл.
— Погодите, твари, вы еще не знаете пана Кречета! — крикнул голова, поспешно пытаясь перезарядить пищаль и не рухнуть в распростертые лапищи.
На колокольню спикировали пернатые тени. Проигнорировав Каурая с Кречетом, гарпии нагло похватали веревки, которыми был обмотан гроб как паутиной, и потащили к краю. Одноглазый бросился было наперерез, но крылатая тварь с радостью черканула когтями по броне и полезла искать сочленения. Штык вспорол гарпии живот, выпуская внутренности наружу. Тварь взвизгнула, попытавшись столкнуть Каурая с крыши, и тогда второй клинок прошил ей глазище и застрял в черепе. Новая гарпия свалилась как снег на голову — полоснула одноглазого по спине и по несчастью задела неприкрытое бедро. Одноглазый зарычал, вырвал штык и с разворота рубанул крылатую по шее. Захлебываясь кровью, бестия завалилась назад, а одноглазый бросился на тех двоих, что волокли гроб.
Одно мгновение, другое, и гроб завис над пропастью. Каурай ничего не успел сделать — только сам вцепился в веревку и потянул с запоздавшим осознанием, что это равносильно самоубийству. Ударили крылья, гарпии рванулись вверх, увлекая вращающийся гроб за собой, а следом и одноглазого, у которого не было сил держаться на башне.
Когда он завис над пропастью, лихо раскачиваясь в воздухе и в последнем усилии сжимая скользкую веревку, церковь сотряс страшный удар. Она проломила стену вековых деревьев и принялась закапываться в лесной массив, расшвыривая стволы на своем пути и громогласно гудя на всю округу.
Над головой Каурая тяжело хлопали две пары испуганных крыльев. В непомерном усилии стараясь удержать в воздухе тяжеленный гроб и одноглазого, который ни в какую не желал уступать. Вокруг истерично металось каркающее воронье, на лету отскакивая от его пластин и норовя расцарапать лицо когтями. Полуослепший Каурай как мог отмахивался штыком, но это мало помогало — от того, чтобы подлететь поближе и распороть одноглазому живот, воронов удерживал слой крепкой брони.
Гарпии перемалывали холодный воздух, рывками несли гроб выше, под небо. И земля, и прорывающаяся через лес ходячая церковь, окруженная ненасытными тварями, удалялись, постепенно сливаясь в черное, гремучее покрывало.
Глава 18
— А они пороха не жалеют, сволочи! — заметил один из колядников, кутаясь в клубы табачного дыма. — Щедро воюют!
— У Шкуродера на такой случай закрома имеются, — покачал забинтованной головой его товарищ. — Подорвать бы проклятущий острог к Сеншесу. Чтоб за одну искру — и в труху, а не сидеть под стенами и не ждать, когда тебя в жопу ужалит.
— То есть мы оба в дерьме! — от души расхохотался Коляда, когда услышал историю с ведуньями.