Кавалер Сен-Жюст
Шрифт:
«Спаситель Франции» совершенно распоясался. Он не находил нужным скрывать свои планы, рассчитывая завлечь собеседников в свою авантюру. «Я, — кричал он, — спасу Францию вопреки Конвенту, и пусть меня величают Цезарем, Кромвелем или Монком… Конвент! Да ведь это сборище семисот сорока пяти тиранов! Я смеюсь над их декретами…» Он признавался, что намерен идти на Париж и разогнать Конвент. «Ваши якобинцы, — сказал он напоследок, — могли бы прославиться и снять с себя свои преступления. Пусть заслонят своими телами королевскую семью, поднимут в Париже восстание… Я же тем временем двинусь с армией и провозглашу короля…»
Всем стало ясно, что военный министр и комиссары посланы зря [11] …
Но
— Дюмурье замыслил контрреволюцию, — говорит он. — Можно ли верить, что у него нет сообщников?
Оратор их выявляет. Разве ближайшим другом мятежника не был Дантон? Разве не он защищал заподозренного генерала и пытался смягчить значение его «ошибок»? Разве не он вместе с Делакруа, бахвалясь своим патриотизмом, подыгрывал Дюмурье в его попытках унизить Конвент?
11
Дюмурье арестовал их 2 апреля и выдал неприятелю, сам же после неудачной попытки поднять войска бежал 5 апреля к австрийцам.
Лacypc поднимает правую руку и дает клятву, что всякий попытавшийся стать королем или диктатором будет наказан смертью. Он предлагает депутатам повторить его клятву, и депутаты послушно проделывают это: никто не хочет быть заподозренным в скрытом роялизме.
— Хитер, мерзавец, — шепчет Робеспьер.
Бирото спешит уточнить намек Лacypca. Он заявляет, что сам слышал, как друг Дантона Фабр предлагал его в короли…
Страшное обвинение! Отовсюду слышатся ропот и крики гнева.
— Это подлость! — не выдерживает Дантон. — Короля-то ведь стремились спасти вы, а преступления свои хотите навалить на нас!
Умеренный Дельма предлагает передать вопрос в специальную комиссию. Ловкий ход: Дантон сразу попадает в положение обвиняемого!
Нет, этого он не допустит. Раскидывая всех на своем пути, титан мчится к трибуне.
Жиронда не желает давать ему слова: пусть оправдывается перед комиссией! Но тут вскакивают монтаньяры. С Горы несутся крики:
— Не робей, Дантон! Покажи им!
Дантон на трибуне. Он поднимает свое выразительное лицо к верхним рядам амфитеатра.
— Прежде всего я должен воздать должное вам, граждане, сидящие на этой Горе: вы видели лучше, чем я. Вы обвиняли меня в слабости и были правы, признаю это перед лицом Франции!..
— Ну, каково? — спрашивает Робеспьер, удовлетворенно потирая руки. — Вот это ход, не правда ли?
Откровенность Дантона подкупает. Симпатии большинства на его стороне. И, видя это, трибун начинает контратаку.
— Кто здесь обвинители? — грохочет он. — Да это те же, кто всяческими вероломствами и ухищрениями пытались спасти тирана!
Это удар. Они ждали его, но что же можно ему противопоставить?
На скамьях Жиронды растерянность.
Монтаньяры снова поднимаются. Они горячо аплодируют. И тут к низкому голосу Дантона вдруг присоединяется высокий голос, вступающий в перекличку с оратором. Это Марат. Он горяч и нетерпелив. Забыл ли Дантон чье имя — Марат подсказывает его, не привел характерную деталь — Марат торопится ее привести.
Дантон упоминает о патриотах, павших вследствие козней жирондистов.
— Лепельтье, [12] — подсказывает Марат, — Мишель Лепельтье!
Дантон говорит об их переписке с Дюмурье.
— Есть письма Жансонне! — уточняет Марат.
Дантон говорит об интригах жирондистов.
— А их интимные ужины? — напоминает Марат.
— Они устраивали тайные ужины с Дюмурье! — подхватывает Дантон.
— Ласурс, Ласурс принимал в них участие! — восклицает Марат, потрясая
12
Депутат Конвента Мишель Лепельтье был убит фанатиком-роялистом 20 января 1793 года за то, что подал вотум за казнь короля.
— Он шпорит Дантона, словно всадник коня, — улыбнулся Робеспьер.
— Да, — ответил Сен-Жюст, — похоже, быки превращаются в матадоров.
Между тем оратор подходит к выводам. Он снова обращается к Горе:
— Хотите услышать слова, которые будут ответом на все?
— Да, да, требуем этого! — кричат монтаньяры.
— Великолепно. Тогда слушайте! Я думаю, что больше нет ни мира, ни перемирия между патриотами-монтаньярами, настаивавшими на смерти тирана, и негодяями, которые хотели его спасти, чем опозорили нас перед всей Францией!
— Вот он и добрался до сути дела, — заметил Неподкупный.
Аплодисменты сотрясают своды зала. Монтаньяры стоя кричат:
— Мы спасем отечество!
Слышен голос Марата:
— Да, мы спасем отечество, мы будем поражать изменников, где бы они ни окопались: среди депутатов, министров, генералов. Будем же всюду поражать изменников!..
Это заседание имело весьма важные последствия.
4 апреля Конвент принял на себя управление армиями и послал на фронт восемь комиссаров с широкими полномочиями; они были обязаны подготовить крепости к обороне и установить контроль над генералами. Бернонвиль на посту военного министра был заменен Бушоттом, человеком трудолюбивым и преданным революции. Потом принялись за жирондистский Комитет обороны. Комитет давно вызывал упреки; состоявший из 25 членов, он носил характер совещательного учреждения: в нем много говорили, но мало делали. 5 апреля начались прения по вопросу его реорганизации. Жирондисты отчаянно сопротивлялись и снова кричали о «диктатуре». Тогда Марат бросил фразу, ставшую крылатой:
— Свободу должно насаждать силой; настал момент, когда деспотизм свободы сметет с лица земли деспотизм королей!..
6 апреля Конвент издал декрет о замене Комитета обороны Комитетом общественного спасения. Он состоял из девяти членов, избираемых Конвентом и переизбираемых ежемесячно. Совещания его были тайными. Он наблюдал за администрацией и контролировал министров; на плечи его ложилась и оборона страны. В состав его вошли Дантон, близкие к нему монтаньяры Делакруа и Барер, а также шесть представителей «болота». Это было страшное поражение Жиронды.
— Теперь народ добьет ее, — сказал Робеспьер. — Впрочем, сейчас мы должны показать Франции, что кипящая в Конвенте борьба — не борьба страстей, а борьба идей: самое время заняться будущей конституцией.
7
Со времени его первого политического труда проблема общественного договора постоянно волновала Сен-Жюста. Потому он и рвался в Конвент, что Конвент был избран с единственной целью — сформулировать и принять основной закон свободной Франции; это было завещано восстанием 10 августа, низвергшим вместе с королевской властью и устаревшую цензовую конституцию. Но Конституционная комиссия, состоявшая из жирондистов, раскачивалась медленно: только 15 февраля Кондорсе представил от ее имени проект, встреченный весьма сдержанно. В Якобинском клубе Кутон подверг его резкой критике, отметив, что вариант Кондорсе мало чем отличается от конституции 1791 года, будучи абстрактным, схоластичным и во многом антинародным. Тогда-то Сен-Жюст и углубился в конституционные проблемы. События марта отвлекли его; снова и с еще большим упорством он погрузился в них с начала апреля.