Кавалерист-девица

Дмитриев Дмитрий Савватиевич

– Я поеду, только не домой.

– А куда же?

– В полк.

– Опять в полк?.. Нет, зачем же… Домой поедем! – настойчиво проговорил Чернов.

Его робость теперь сменилась грубостью.

– Я – муж… Волей не пойдешь – силой прикажу ехать, – продолжал он.

– Поди вон, ты с ума сошел!

– Ты гонишь мужа.

– Не муж ты мне…

– А кто же?.. Надя, пожалей, ведь я бедствую! Сама знаешь: без хозяйки дом сирота… Прислуга тащит, ворует, порядку никакого нет… хоть живой ложись в могилу.

Чернов

заплакал. Дуровой стало его жаль:

– Полно, успокойся, Василий! Постарайся меня забыть и женись на другой.

– От живой-то жены?

– Ты получишь разводную. Я стану просить, хлопотать, и нас разведут.

– Благодарю покорно… утешила.

– Ну, прощай, Василий, ступай.

– Что же теперь делать? Что делать? – голосом, полным отчаяния, проговорил Чернов.

– Ехать домой! – посоветовала ему Надя.

– Один я не поеду… как я без тебя покажу глаза? Твой тятенька наказывал непременно тебя привезти. Поедем, Надя! Если не ради меня, то хоть ради своего старика-отца поедем…

Сколько ни просил, сколько ни умолял Василий Чернов Надежду Андреевну ехать с ним, она осталась непреклонной.

Так ни с чем и пришлось ему вернуться в гостиницу.

На другой день в одном из грязных, дешевых трактиров или, скорее, в харчевне за столом, покрытым грязной скатертью, сидел Василий Чернов.

Напротив его помещалась какая-то сомнительная личность в поношенном платье, с опухшим от водки и багровым лицом, – по всем признакам канцелярист.

– Так ты говоришь, Кузьмич, мне присудят жену возвратить? – спросил Чернов у сидевшего с ним человека.

– Всенепременно, – хрипло пробурчал ему в ответ Кузьмич.

– Заставят ее со мной жить?..

– Разумеется. Ты сам чиновник, закон, чай, знаешь – что Бог сочетал, того человецы не разлучают! – поднимая свой жирный красный палец кверху, важно промолвил Кузьмич и подлил водки из стоявшого против него графина в свой стакан.

– Уж ты, пожалуйста, Кузьмич, устрой мне дельце.

– Сказано…

– Я десяти рублей не пожалею, награжу тебя.

– Ладно. Я просьбу тебе напишу, а ты ее подай в полицию. Полицейская власть присудит отдать тебе жену для совместного с нею жительства. Понял?

– Понял! Полиция водворит ее силой на жительство ко мне… А как жена, Кузьмич, развода потребует?..

– До развода долга песня!.. Графин-то высох, прикажи наполнить, – выливая остатки водки себе в стакан, проговорил Кузьмич.

Появился другой графин, полный водки. Чернов и Кузьмич продолжали совещаться.

Опустел и второй графин; потребовали третий, совещание все продолжалось. Наконец Чернова и Кузьмича благородным манером попросили о выходе.

Так как ни клиент, ни его адвокат собственными ногами не могли ходить, то хозяин трактира приказал слугам вытащить их обоих на улицу и положить на тротуар.

На улице Чернов немного отрезвился и поехал к себе. Кузьмич, спокойно лежа на тротуаре, богатырски храпел, как будто у себя на кровати.

XVI

Канцелярист Лука Кузьмичев, или Кузьмич, как называл его муж Дуровой, на кляузные и судейские дела был большой дока; законы он знал как свои пять пальцев.

Не пей Кузьмичев, он дошел бы до больших чинов и нажил бы большой капитал.

Но водка сгубила его. Свою служебную карьеру Кузьмичев закончил званием канцеляриста; выгнанный со службы, без копейки в кармане, он принялся писать разные прошения по разным инстанциям за вознаграждение в пять и десять копеек, тем и существовал.

Обещанные Кузьмичеву Василием Черновым десять рублей – награда, о которой ученый канцелярист и думать не мог, – произвели свое действие. Он энергично принялся за дело и дал себе слово во что бы то ни стало заставить Надежду Андреевну жить с мужем. Кузьмичев стал писать прошение за прошением.

Василий Чернов только и знал, что прикладывать руку к этим прошениям. Делу дан был надлежащий ход.

Однажды в дом Засса явился совсем неожиданно полицейский чиновник и потребовал, чтобы Надежда Андреевна дала полиции расписку о невыезде из Петербурга.

– Что это значит? Кто это устроил? – с удивлением спросила Дурова у полицейского.

– Ваш муж.

– Муж?!.

Молодая женщина вспыхнула.

– Да, муж ваш, чиновник Василий Чернов, требует водворить вас в его дом как жену для совместного с ним жительства, – сказал полицейский.

– Это невозможно!

– Ваш муж, сударыня, имеет на это законное право.

– Я стану просить развода.

– Можете, если у вас на это есть причина.

– Теперь я должна остаться в Петербурге?

– Непременно, сударыня.

На слове «сударыня» полицейский чиновник делал ударение и выговаривал его как-то особенно значительно, между тем на Наде был надет военный мундир.

– Но мне надо ехать. Завтра же надо ехать.

– Смею спросить куда-с?

– В полк.

– Вы не поедете, сударыня; вы должны ожидать решения вашего дела.

К Дуровой в комнату вошел Засс. При виде флигель-адъютанта государя полицейский чиновник принял надлежащую почтительную позу.

Надежда Андреевна передала Зассу все.

– Так вот вы зачем! – резко сказал Засс, обращаясь к полицейскому.

– Я по предписанию начальства пришел к жене чиновника Чернова отобрать у нее подписку о невыезде ее из Петербурга.

– К чиновнице Черновой вы пришли? – переспросил флигель-адъютант у полицейского.

– Так точно-с.

– Так вы и ступайте к ней; в моем доме никакой чиновницы нет.

– А это кто же? – растерявшись, спросил у Засса полицейский, показывая на молодую женщину.

– Офицер Мариупольского гусарского полка Александр Дуров.