Кавказские каникулы
Шрифт:
Она душераздирающе визжит как выброшенный новорожденный котенок.
Вновь стихия толпы захватывает ее и несет к вокзалу. Удаляясь от поезда, она слышит звон станционного колокола. Колокол звонит во второй раз, начальник станции свистит в свисток. Ему отвечает свисток паровоза. Анна против движения толпы кидается к поезду, в ответ получает кулаком в лицо. Из носа идет кровь, поезд уходит.
Почти в обмороке, прижимая платок к носу, она добирается до буфета и просит воды. Кровь вскоре остановилась, но нос распух, распухли и глаза. А на прилавке у буфетчика полно закусок, в середине стоит самовар размером с пароходный котел. За самоваром на стене висит портрет царя.
Издалека послышалась военная музыка и ритмичный солдатский шаг. Вскоре здание вокзала наводнили солдаты, нагруженные тюками, котелками и флягами. Солдаты набиваются в поезда, забираются на крыши вагонов, а те, кто не поместился, гроздьями
Ту ночь Анна провела в обществе буфетчика, с пирожками с мясом и неизмеримым количеством чая. В буфете был и уложенный на блюдо молочный поросенок с морковкой во рту. К утру Анна уже знала, как будут по-русски «чай» и «пирожки». Узнала она и слова «ну» и «ничего» [94] , хотя и не понимала, что они означают. Когда наступило утро и буфетчик сдал смену, Анна задумалась о том, что ей нужно принять какое-то решение. Попытаться снова сесть на поезд – исключено. На первом пути прямо сейчас грузится тяжелая артиллерия, на втором стоит санитарный поезд, а на третьем загружаются снаряды. Да и ее опухший нос походит на баклажан, а челюсть от зевоты готова отвалиться.
94
Э… не страшно. – Прим. автора.
«Помяни меня, Господи», – произносит Анна, крестясь: она вспомнила, что она – путешественница, что она приехала в Россию полюбоваться красотами Кавказа и посетить город под названием Ставрополь. Теперь же… и чего ради ей понадобилось во что бы то ни стало проехать 2000 километров, рисковать жизнью среди такой неразберихи, чтобы скорее увидеть этот Ставрополь? Одному Богу известно.
Ставрополь в эти годы был одним из множества захудалых провинциальных городков России. Широкие улицы, просторные одноэтажные (изредка двухэтажные) особняки с флигелями и огромными дворами. Были в городе гимназии, суды и многочисленные присяжные поверенные.
Не было в Ставрополе ни кофеен, ни ресторанов, ни увеселительных заведений, разве что две грузинские шашлычные, куда время от времени тайком от своих жен наведывались гуляки. Было, на самом деле, еще и два кинематографа – «Синема» и «Биоскоп», а также маленький театрик, он открывался лишь тогда, когда в город приезжала какая-нибудь разорившаяся труппа.
На улицах было тихо – ни трамваев, ни автомобилей, ни большого скопления людей. Средством передвижения были экипажи, а зимой – сани, к великой радости всех влюбленных: в санях были устроены кабинки наподобие нор. Забираешься в такую нору, устраиваешься на волчьей шкуре в обнимку с соседом – иначе не поместиться. А конская упряжь украшена бубенцами.
Все жители города были знакомы между собой, приезжих здесь не было. Это была конечная станция железнодорожной линии. Один поезд соединял Ставрополь с Кавказской, а оттуда – со всей остальной Россией. А учащаяся молодежь, которая вынуждена была уезжать за высшим образованием в другие города, связывала Ставрополь с двадцатым веком. И еще книги. В городе была неплохая Общественная библиотека и народ много читал. Ставропольцы читали, занимались самоанализом и ели – других дел у них не было.
Так люди и жили – как будто закупоренные в бутылке, законсервированные, защищенные от веяний времени. Сохранились там живыми и старомодные героини Тургенева и Гончарова. Нередко можно было встретить в Ставрополе и Ивана Ивановича и услышать, как он бранит Ивана Никифоровича (но не гоголевского Ивана Никифоровича, а его внука). Обломов каждый день ходил в отделение Государственного банка, где ему платили за то, что он сидел до трех и досматривал свой утренний сон. Сергей Васильевич Никитин, словесник первой мужской гимназии, обязанностью которого было заботиться о подопечных с утра до половины третьего, после окончания уроков начинал просвещать всех, кого видел вокруг. Так он научил читать и писать свою кухарку Устинью. Анна Каренина плакала из-за разлуки с сыном, а вот Варвара Васильевна задавалась вопросом, звать ей на прием госпожу Бубнову или не звать. Ах, батюшки! Что за наказание! Она встает и направляется в прихожую к телефону – ведь в Ставрополе есть и телефоны.
Телефоны в Ставрополе – это большие ящики, привинченные к стене, которые приводятся в действие с помощью рукоятки. «Гур-гур-гур» – поворачиваешь рукоятку, чтобы разбудить телефонистку. «Гур-гур-гур» – снова поворачиваешь. Если тебе повезет и ты быстро разбудишь ее, она ответит: «Слушаю». Тогда ты ее поприветствуешь, спросишь, как дела у ее отца, у бабушки, пошлешь им поклоны. Потом скажешь, что хочешь связаться, положим, с госпожой Бубновой. А-а-а, «Да-да, именно с госпожой Бубновой, Елизаветой Андреевной. Как вы сказали? Не слышу. Сильный ветер сегодня. Госпожи Бубновой нет дома? А, и правда, я совсем забыла, что сегодня именины у Суроцкой, все пошли к ее свекру. Все равно благодарю вас. Ну, ничего. До свидания, до свидания». И потом «Дрин-дрин-дрин» – три поворота рукоятки для завершения. И очень нескоро возвращается Варвара Васильевна в столовую.
Неспешный темп жизни в Ставрополе. Какой разумный человек станет торопиться? Ну, ничего… подождет… завтра. Быстрота нужна только при ловле блох.
Этот город – рай для стариков старше семидесяти и для тех, кто страдает сердцем. И идеальное место ссылки, не исключено, что и Прометея боги приковали где-то неподалеку. В месте злачне, в месте покойне [95] . Всякий, чья нога ступала сюда, забывался сам, забывали и его. Место, куда хорошо было бы выслать всех родственников мужа, но прежде всего – назойливую племянницу, которой нужно оплачивать дорогущие колледжи и университеты. Лишь раз отправь ее в Ставрополь – и можешь не беспокоиться. Если она знает какой-нибудь иностранный язык, то без труда заработает себе на хлеб, ведь провинциал жаждет образования, а иностранных школ нет. Со временем окаменеет и она, забудется и будет забыта, как это происходит со всеми иностранками.
95
«В месте злачне, в месте покойне» (в месте отрадном, в месте покойном) – слова из молитвы, произносимой священником на заупокойных богослужениях.
Эти иностранные учительницы толпами приезжали из-за границы в русскую провинцию с намерением прокормиться и скопить денег на старость. Как только какая-нибудь французская певица теряла голос, или же танцовщица начинала хромать, они тут же садились на поезд и ехали в Россию учительницами французского. В эпоху Пушкина в русской провинции водились и «мусье». Помещики в ту пору вместе с винами заказывали во Франции и какого-нибудь «мусье», предпочтительно цирюльника, и ему доверяли как своих сыновей, так и свои бороды.
Кроме француженок, в русской провинции было немало немок, они приезжали из Поволжья и из прибалтийских губерний. Но их гоняли в хвост и в гриву, поскольку считали их местными, с которыми можно не церемониться.
Только англичанки были в диковинку для провинции, так что Ставрополь не видел и не слышал на своем веку ни одной англичанки.
В 1914 году, когда была объявлена война и царь запретил продажу водки в России, ставропольцы пробудились от своего летаргического сна. Они вскочили и стали действовать. Они сняли табличку «Немецкая» с булочной и повесили новую, гласившую «Бельгийская». Кондитерские выставили в витринах коробки с союзническими знаменами и портрет бельгийского короля-героя [96] . Те, кто носил фамилии Шульц и Шварц, стали Шульцевыми или Шварцевыми, и все задались вопросом, может ли столица Святой Руси продолжать именоваться Санкт-Петербургом. И велика была радость, когда сделалось известно, что столица переименована в Петроград. Патриотизм стремительно нарастал. Был организован Дамский комитет солдатской рубахи. Благопристойные барышни наряжались сестрами милосердия, надевали пелеринки, косынки и отправлялись гулять на бульвар. Все немки были изгнаны. Возросла цена уроков французского. Слава и честь Франции, Бельгии и Англии! Все они сплотились и воюют за веру и отечество. Ур-ра! Жаль лишь, что нет в Ставрополе ни одной англичанки, ведь все хотят учить английский.
96
Король Бельгии Альберт I прославился во время Первой мировой войны как «король-рыцарь».
И вот мадам Фуро, шестидесятилетняя француженка, проработавшая в Ставрополе три десятка лет, возвещает, что сюда должна приехать одна юная студентка Оксфорда: ее привезет родственница мадам Фуро, которая, будучи еще мадемуазель Клод, с месяц проработала у Бубновых, а потом уехала в Батум и там вышла замуж за богатого грека.
– И кто же эта англичанка? – интересуется мамзель Селестина, коллега мадам Фуро.
– Ах, оставь! От этой родственницы мне одни неприятности. Она хочет привезти сюда племянницу своего мужа, чтобы от нее избавиться. Это константинопольская гречанка, нога ее не ступала на английскую землю. Только не говори никому!