Кавказский дебют. От Екатерины II до Павла I
Шрифт:
Итак, решение о новой масштабной экспедиции в Персидские пределы было принято и теперь началось ее выполнение.
В начале февраля 1780 года генерал-поручик Александр Суворов вместе с женой Варварой Ивановной приехал в Астрахань, остановившись в богатом пригородном имении села Началова «Черепахе», что славилось на всю Россию своим виноградом.
В Астрахани Суворов сразу же занялся выяснением путей от Кизляра к Решту и проверкой подчиненной ему Каспийской флотилии. Сразу же он вступил в переписку с царем Картли-Кахетии Ираклием II, ханами Бухары и Хивы. Помимо этого, начал важную переписку с воинственным и вероломным владетелем Гиляна Гедает-ханом, соблазняя его
В 1780 году в полусонной Астрахани снова, как в далекие петровские годы, все пришло в движение. Застучали топоры на еще вчера заброшенных верфях, а в городе появились матросы и флотские офицеры. Летом на воду были спущены сразу три военных фрегата, бомбардирский корабль и четыре транспортных бота. Таких мощных судов на Каспийском море еще не видывали. Впрочем, качество судов оставляло желать много лучшего. Суда будущей флотилии строились из самого дешевого гнилого леса, а потому они почти сразу потекли. Снабжена флотилия была тоже наскоро и не полностью. Да и конструкция судов желала много лучшего. Орудийные порты на фрегатах были размещены столь низко, что их нельзя было открывать даже в тихий брамсельный ветер, а потому в море палили только с верхней палубы из мелких фальконетов.
Между тем в отношении организации сухопутной экспедиции ничего реально не делалось. Суворов пребывал в отчаянии. Статс-секретарю императрицы по военным делам Петру Турчанинову он писал: «…Жарам и комарам чуть за месяц. Я чищу желудок миллефолиумом (тысячелистником. – В.Ш.)… Жду ваших уведомлениев, как манну с небеси… Спросите вы, Милостивый Государь мой, чем я в бездействе упражняюсь? В грусти из моей кибитки исхожу на полеванье (охоту. – В.Ш.), но к уединению… Необходимо надлежало бы мне знать термин начала экспедиции… Сия есть не вредная делу откровенность, мне же весьма полезная. Отдаю протчее верховной власти…»
В июне 1781 года в Астрахань, наконец, прибыл командующий Каспийской флотилией капитан 2 ранга граф Войнович. В тайной инструкции ему было предписано основать укрепление на одном из островов у восточного берега Каспия и стараться «о проложении» торговых путей в Индию, «притом велено всеми средствами покровительствовать нашей торговле на этом море, очень стесняемой персиянами». Власть при этом Войновичу была дана полная, и никому, кроме него, не была открыта цель экспедиции.
К сожалению, отношения между Войновичем и Суворовым сразу не задались. Суворов в соответствии с Табелем о рангах требовал соответствующего уважения и подчинения, а Войнович считал себя в соответствии с полученной инструкцией самостоятельным начальником. Когда же Суворов стал излагать графу свои взгляды на ход будущей экспедиции, тот только презрительно махнул рукой:
– Вы, ваше превосходительство, можете и не высовываться из Астрахани. Я сам морским ключом отопру почивальню персидской царь-девицы! Мне ваши баталионы без надобности!
Надо ли говорить, что после этого общение двух начальников сошло на «нет».
Раздосадованный Суворов, хорошо изучивший повадки восточных правителей, предупредил Турчанинова о ненадежности успехов заезжего графа, который может быть легко обманут коварными восточными правителями. Получилось, как в воду глядел…
На морские просторы Каспия флотилия вышла 8 июля, имея в составе три фрегата, бомбардирский корабль и два почтовых бота, да 443 человека команды. Подгоняемая свежим попутным ветром, флотилия совершила первый переход и встала на якорь у острова Жилого, что против Апшеронского полуострова. Оттуда Войнович послал один бот в Баку проведать тамошние обстоятельства, занявшись промерами глубин вокруг острова. Через пять дней, когда бот из Баку вернулся, он послал его в порт Энзели. Затем Войнович направился с флотилией к юго-восточному берегу Каспия, к острову Огурчинскому (Огурджалы). Остров на самом деле напоминал огромный огурец. На Огурчинском не было ничего, кроме песка, сам же остров тянется узкой косой шириной около мили и длиной около сорока миль с севера на юг. Говорили, что когда-то остров был прибежищем морских разбойников, грабивших персидские морские караваны, теперь же он был пустынен. Во время сильных зимних штормов волны Каспия перекатывались через него в узких местах, меняя очертания. От полуострова Челекен Огурчинский был отделен проливом в шесть миль. Увидев, что Огурчинский песчанен, гол и безводен, Войнович снялся с якоря и направился прямо в Астрабадский залив (в юго-восточном углу Каспия), куда и прибыл на третий день перехода.
Астрабадский залив, о котором Войнович был наслышан и на который весьма рассчитывал заранее, его ожиданий не обманул. Якорь суда бросили верстах в шестидесяти от города Астрабада, в небольшой тихой гавани, окруженной высокими горами, на которых лежал вечный снег. Обширный, глубокий и закрытый от северных ветров, залив прилегал к цветущей предгорной равнине, прорезанной многочисленными ручьями и оттененной густыми деревьями.
Сойдя на берег и осмотревшись, Войнович пришел в восторг. Лучшего места для будущей крепости и порта трудно было себе представить.
Погоды на берегу залива большей частью были хорошими, а климат здоровым. Свежей воды и корабельного леса вдоволь, а кроме того, плодовые сады, богатые поля, полные скота пастбища и богатые деревни.
Рядом были и дороги на гилянские города Астрабад и Сари. Ну, а кроме этого, по словам местных жителей, отсюда было всего каких-то пять недель караванного пути и до Индии. Дело оставалось за малым – исходатайствовать у персиян позволения утвердиться на их берегу, устроиться и скликнуть купцов на новый выгодный торговый путь.
Следует напомнить, что Астрабадская и Мазендеранская области уже раз были уступлены России в 1723 году, во время Персидского похода Петра Великого, но никогда еще не занимались русскими войсками, а вскоре по смерти Петра обратно отданы персидскому шаху.
Увы, прибыл Войнович в Персию в самое неподходящее время. В стране полным ходом шел ожесточенный передел наследства убитого Надир-шаха и все воевали со всеми. При этом именно владетель Мазендеранской и Гилянской провинций Ага Мохаммед-хан считался сильнейшим из претендентов на шахскую корону. Ага Мохаммед личность в нашем дальнейшем повествовании весьма значимая, а потому познакомимся с ним поближе. Он являлся сыном предводителя тюркского племени каджаров.
Его отец Мохаммед-Хасан-хан некоторое время был придворным племянника грозного Надир-шаха, но вскоре попал в опалу и был вынужден бежать, тогда как шестилетний Ага Мохаммед был по приказу шаха оскоплен. Физическое увечье, служившее к тому же предметом насмешек окружающих (за глаза его прозвали Ахта-хан, то есть Скопец-хан), нанесло жестокую душевную травму ребенку, превратив его в человека вероломного и безжалостного.
Из хроники жизни Ага Мохаммеда: «Еще ребенком, носил при себе нож и пользовался всяким случаем резать во дворе богатые ковры, хоть этим вредить ненавистному шаху. Маленький ростом, сухощавый, со сморщенным и безбородым лицом евнуха, Ага Мохаммед-хан казался извергом. Ненависть и кровавая злоба, сверкающие в глубоко впавших глазах, свидетельствовали о противоестественных страстях, кипевших в его поблекшей душе. Был умен, хитер и деятелен».