Каюсь, что я не ангел
Шрифт:
То мимо, то рядом, но при этом постоянно и сквозь человека проходит время. Как поезд, как корабль, как пуля, как ветер.
Я живу во времени и, если могу говорить о нем, то только потому, что я не весь во времени. Что-то должно быть во мне и от вечности, чтобы время ощущалось мною. Иначе эти слова – попытка посмотреть в затылок своему отражению в зеркале. И по этой же причине наличия вечности в человеке, тяжелые доспехи цивилизации зарастают плющом поэтических ассоциаций, как давным-давно брошенные в джунглях города.
Эти металлические, эти тяжелые вещи – поезд, корабль, пуля – эта концентрация ума и гордости человеческой, вещи, придуманные и созданные как всякое отрицание поэзии и как триумф практицизма, в конце концов тоже сдались поэзии и поддались мысленному облагораживанию. Они тоже стали символами хрупкости, текучести, беззащитности.
Железо
Человек сделал мир железным, когда совсем потерялся и заблудился вдали от дома Отца. Он ощутил себя маленьким и никому не нужным. В это же самое время он сжал в руке пистолет, потому что почувствовал: весь мир с ним воюет. Но все это временно и хрупко. И даже стук тяжелых колес, и дым из трубы, и свист на полустанке в конце концов умещаются в слово «поэзия» и дают человеку ощущение странничества.
Кронос пожирает детей. Только такой метафорой время, несущее распад, изображалось античностью. Это было тогда, когда воздух из опустевшего Христова гроба еще не смешался с воздухом остального мира. Сейчас по-иному. Всегда есть место элегии, но уже не должно быть места отчаянию.
Время проходит, пролетает, проносится, и его не нужно ловить. Пусть движется и старит человеческую кожу, крошит металл и измельчает скалы. И пусть не только движется, как нечто холодное и пустое, но идет к цели, как идет в бухту корабль на море и к станции – поезд по рельсам. Раз во времени все еще живет человек, пусть оно движется, наполняясь положительным смыслом. Оно будет течь и течь, сколько Бог прикажет, а затем кончится, и наступит пора поставить точку в конце пути. Ту самую точку, которая вполне конкретна, но которой геометрия не дает определения.
Что впереди?
Есть эпохи, устремленные вдаль, словно стрела, выпущенная из лука. Мы не боимся преград. Если мы умрем, то другие пойдут дальше. Мы смело идем вперед, ибо там, впереди, – счастье. Не столько даже счастье, сколько цель. Цель важнее. Цель и есть счастье. По Гегелю. Достигни цели и обомлеешь. Так жили внутри общеевропейской мифологемы многие поколения. Французы, американцы, немцы, мы (естественно). Все смотрели вдаль и ничего кроме счастья от дали не ожидали.
Гляньте теперь на скульптуру Мухиной у ВДНХ. Чистое воплощение смелого и бескомпромиссного движения вперед. Вперед, ибо там, впереди – цель. Отсюда этот мускулистый и тяжелый широкий шаг, как в атлетике; и это орудие труда, словно оружие, выброшенное по диагонали вверх. Смейтесь не смейтесь, а это знак целой эпохи, сделанный гениально. Это не примитив и не глупость, но характерный шедевр. Кто хочет плевать в советское прошлое, пусть так же смело плюет во всю Европу с 18-го столетия, как минимум, и доныне. Это именно Европа сблудила с идеей о земном счастье, зачала миф об абсолютно справедливом обществе и родила затем все новейшие войны и революции. Вплоть до сексуальных, гендерных и прочих. Так что любитель плевать в СССР пусть плюет во всю европейскую и американскую историю. Болезни ведь общие. Рывок к счастью, вперед – это художественно выраженное мировоззрение масс. Это Гоголь с его «птицей-тройкой», это Блок с его летящей «степной кобылицей». Эпоха мчалась. Оптимистически мчалась, уверенная, что впереди только счастье, одно лишь счастье и ничего кроме счастья. А задолго до этого весь европейский воздух был пропитан криками «На штурм!», «Марш, марш вперед!» и так далее. Здесь есть место и Марсельезе, и немецкому национальному возрождению, и американской мечте. Все рвались, как танки Гудериана – в Москву, вперед, опьяненные слепой верой в будущее непеременное (!) счастье.
Когда на земле с прочным счастьем не шибко заладилось, а вектор стремления к будущему счастью сберегся, то энергический бред перенесся в космос. Космические одиссеи Лукаса, наши «Москва – Кассиопея» и прочие подобные фильмы – это грезы одной и той же цивилизации, которая не нашла счастья на земле и перенесла свои болячки в надзвездное пространство. Но быстро стало ясно, что человек уносит все того же себя хоть на Альфа-Центавра, хоть в иную галактику. А раз себя, то и грех свой, и порочность свою. Космические киноистории ничем, кроме земных дрязг, разве что на орбите, не являлись. На кораблях, бороздящих космический холод, нечего было изображать, кроме тех же похотей, споров, страстей, что и на земле – в любом офисе или квартире. Бунт матросни на деревянном галеоне при Колумбе никак не отличался от бунта на космическом корабле будущего. Человек оказался замкнут (даже в фантазиях) внутри своего собственного мира, а будущее скисло со всеми яркими обещаниями. Скисло мифологическое будущее, понимаете?!
Теперь о космосе никто не мечтает. Космос коммерциализован. Плюс – милитаризирован. Романтиков просят на выход. А на земле подавно есть смутные сомнения о возможности построить унифицированный рай для всех наций и рас. Нации не хотят смешиваться, и расы размываться не хотят. Будущее больше не вдохновляет. На этой мысли и остановимся.
Будущее не вдохновляет. Оно не зовет и не манит. Оно пугает. Весь наивный лепет прошедших столетий о том, что впереди всякое торжество и триумфы, отлетел внезапно. Впереди лишь новое переселение народов, локальные (не дай Бог!) ядерные конфликты, войны за чистую воду, а не за нефть, дробление монолитных ныне государств, повсеместный терроризм, распад семьи с вытекающими последствиями, волны самоубийств и прочее, прочее. Будущее стало страшным почти в одночасье. И это потому, что человек внутри себя расщепился и раскололся. А болтуны о неминуемом счастье стали вдруг гадкими в глазах даже тех, кто верил им еще вчера. Прошу заметить этот серьезный маркер ближайшей истории: будущее уже не манит. Оно пугает. Такого не было в Европе и Америке никогда, со времен последнего массового ожидания конца света.
Что такое обычный человек гуманистической эпохи? В чем его идеи? Очень просто: «Впереди у всех счастье. Прошлое для меня темно во всех смыслах. Оно глупо, и жестоко, и непонятно. Да я его и не знаю толком. Ныне же я борюсь за будущее». Вот так. Позади темно, сегодня – борьба, а завтра – счастье. А что такое сознание современного человека, сидящего на обломках гуманистической эпохи? Вот что: «Впереди у меня неопределенный кошмар, ныне я в растерянности, а то, что было вчера, я уже успел забыть». Жуткое состояние. Состояние человека, которому в безлунную ночь нужно войти в подворотню в незнакомом городе, при том, что там, в подворотне (по звукам) кто-есть, а ни фонаря, ни спичек, ни пистолета у человека нет. Таково будущее человечества в момент агонии европейского гуманизма.
И подобно ему состояние души отдельно взятого грешника. Ведь что такое его, грешника, жизнь? «Прошлое – это стыд, будущее – это страх, а сегодняшнее – это мелкое повседневное мучение». Такова формула. За спиной – стыд, перед носом – тьма и пугающая неизвестность, а ныне – тошнота. Почти по Сартру. А ведь как нужно? Как хорошо бы? Как должно было бы быть? «Прошлое я забыл и с ним распрощался (это о греховном личном прошлом); ныне я тружусь для Бога, а на будущее надеюсь. Будущее у меня светлое. Там – Христос во славе». Найдите себя в двух очерченных вариантах или обозначьте свой третий. Но систему координат все равно нужно выстраивать. Прошлая вера, унаследованная от утопистов и энциклопедистов, да еще гегельянцев, – вера в неизбежное счастье – буквально на наших глазах умерла и засмерделась. Будущее перестало манить и стало пугать. Всех сразу перестало манить и всех стало пугать. В будущем теперь предстоит рассмотреть не очертания «Города-Солнце» и не всеобщего (на американский манер) торжества демократии, а Христа, Грядущего на Суд, посреди полной вакханалии греха и безумия. К этому Суду Христа предстоит приготовиться. В этом и состоят великие уроки сегодняшних теле- и радио новостей, сочащихся кровью терактов и удивляющих тупостью и цинизмом повсюду в «благополучном мире» проигрывающих элит. Многовековые фантазии Европы кончаются в муках. И пусть будущее пугает неверующих. Верующим сказано возрадоваться, когда они услышат о бранех военных и о восстании народов и царств друг на друга. Тогда, сказано, приближается избавление ваше. Распрямитесь и не бойтесь.
Во Христе и только во Христе, в Его Личности и Его словах нужно искать выхода из нынешних очевидных лабиринтов. Мир уже никогда не будет таким, каким он был раньше. Свобода превращается в тоталитаризм. Равенство давно стало избирательным. Братство стало таким, как у Каина и Авеля. Изолгавшиеся запутались. Рывшие ямы для других, сами в них попадали. То ли еще будет? А каким он будет, мир, и будет ли вообще. Есть ли у него будущее, это зависит от нашего с вами ко Христу отношения.
Глава 2
Новые искушения современного времени