Каюсь. Том 2
Шрифт:
–Не то слово.
–Скоро буду, – коротко отозвался я и, прибавив скорость, помчался, как можно скорее к друзьям, забив на собственные проблемы.
Как только подъехал в дому Шуваловых, на подъездной дорожке заметил припаркованный «Lexus» Михи, и это напрягло еще сильнее, поэтому, когда Алёнка открыла дверь, не стал тратить время на приветствия и, передав пакеты, нетерпеливо заявил по пути на кухню:
–Выкладывайте, что там у вас произошло, а то пока доехал, перебрал все, что можно и нельзя.
–О, паникер еще один выискался, –
–Ничего себе, вот это новости! – изумленно воскликнул я, – Так мы празднуем что ли? А я-то уже перепугался, – хохотнул я, испытывая облегчение и надо признать, радость.
– Не знаю, у Миши особой радости по этому поводу не заметила, -недовольно взглянула Шувалова на меня, продолжив нарезку овощей, которой занималась до моего приезда.
–Нашел из-за кого переживать. Давно пора. Вообще не представляю, как он ее терпел. Памятник мужику надо!– провозгласил я, наполняя бокал вином.
–Ой, ну, ты тоже такой интересный, Гладышев. Всех осудил, а себя не видим! – с негодующим видом воскликнула вдруг Шувалова.
–А я-то что?!
–А то, что у самого, простите, такое… чудо, что не в сказке сказать! Марина, как рассказала, у меня челюсть на полу была. Я, конечно, не видела эту девушку, хотя если это та, которая прошлой осенью устроила себе звездный час у клуба, то я тебе скажу, впечатляет не слабо! Так что вот тебе ли не знать, как и кого можно терпеть?! – обрушилась она на меня, что мне совершенно не понравилось, но надо признать, что и она по- своему права. Вот только эти выводы, сделанные с чьих-то слов, просто изумляли своей примитивностью и взбесили не на шутку.
–Удивительно от тебя слышать подобный упрек. Свое мнение я никогда не скрывал, и оно взято не из воздуха, а составлено за годы общения и наблюдения в разных ситуациях. А вот касательно твоих умозаключений, сделанных на основе взгляда вскользь и чьих-то слов, даже не знаю, что сказать. – холодно произнес я, отставляя бокал. Шувалова покраснев, тяжело вздохнула.
–Извини, Олеж! Просто женская солидарность взыграла: Антропов, значит, таскался, а Вика плохая. Меня это бесит! Да и вообще нервная я стала, послеродовая депрессия дает о себе знать.
–О, только не надо петь мне про эту послеродовую депрессию. У меня на нее молитвами Ленки нервный тик и панические атаки. – шутливо открестился я, чтобы разрядить обстановку.
Ситуация прояснилась, каждый по-своему был не прав и признавал это, поэтому заострять внимание не стоило, и уж тем более обижаться. Я вообще не помню, чтобы мы когда-то друг на друга обижались. Ну, бывали спорные моменты и высказывали иногда друг другу какие-то неприятные вещи, но исключительно правду. Друг он на то и друг, чтобы быть твоим зеркалом, и если ты испачкался в дерьме, он тебе на это укажет. Поэтому обид у нас не возникало, с конфликтными ситуациями и непониманием быстро разбирались, как сейчас.
–Олеж, ну, ты вообще как?– спросила
–Нормально, – пожал я плечами, не зная, что еще сказать, хотя впервые захотелось поделиться всей этой дуркой, в которую превратилась моя жизнь.
–Да брось ты это! – фыркнула она и, отложив нож в сторону, продолжила.– С каких пор у нас нормальным стало, что ты пьяный по городу носишься? А уж ситуация с Мариной меня вообще добила! Мы тебя ждали, чтобы отметить такое событие, а приходит она одна вся в слезах и говорит, что ты взял да укатил с какой-то девицей.
– Я уже извинился и не раз, – напомнил я, отводя взгляд. Было неловко за ту выходку и очень стыдно, особенно перед Мариной. Полнейшее свинство! Но на тот момент я ни о чем не мог думать, кроме Янки.
– Да извинения эти… Как будто кто-то в обиде. Ты просто хоть бы прояснил ситуацию, а то волнуемся же.
–Я бы прояснил, если бы мне самому хоть что-то было ясно, – признался я с невеселой усмешкой.
–А что не ясного-то, Олеж?! Любишь ее? – улыбнулась Аленка, довольная тем, что вывела меня на этот разговор.
–О, ну, у тебя все так просто, -улыбнулся я в ответ и пригубил вино.
–Да в жизни все вообще проще некуда, если самому себе руки не связывать, – заявила Шувалова. Я хмыкнул, закатив глаза, а она продолжила гнуть свою линию, – Вот в чем у вас проблема?
–Да во всем! – засмеялся я, качая головой.
–Я тебе так скажу, Олежка, когда любишь, проблемы перестают быть проблемами.
–На мой взгляд, любовь – это еще далеко не все.
–А что тогда все? – допытывалась она.
–Не знаю, Алёнка, уже ни черта я не знаю. Ей восемнадцать, мне тридцать восемь. У меня дочь ровесница ее почти. Да как я вообще представлю эту девчонку Олеське, семье, вам, – привел я исчерпывающие аргументы, – Ты сама видела это… «чудо», а она реально «чудо», Алён.
–Да плевать на всех вообще, Гладышев и на все! Вам хорошо вместе и это главное! Остальное оно само устаканится, придет в норму, если любишь, и она тебя любит,– начала она горячится, стараясь достучаться до меня.
–Может, не любит, – предположил я, посмеиваясь над подругой. Хотя думал об этом далеко не в шутку, ибо Чайка птица гордая, самолюбивая.
–Ну, значит, дура! Как тебя можно не любить?!– села Алёнка на своего любимого конька. Я засмеялся и притянул ее к себе, целуя в макушку.
–Я бываю еще той сволочью, а с ней особенно отличился, – признался я невесело.
– Да все вы – сволочи, Гладышев! Каждый мужик свою бабу обижал и будет обижать еще ни раз, как не крути. Понятно, что кто-то в большей степени, кто-то-в меньшей. Но в жизни не поверю, что ты там что-то такое натворил, чтобы все – аля-улю. Да и вообще я считаю, любишь мужика, простишь ему все. Вот сколько Борька чудил? Все прощала, потому что люблю его – сволочь такую. Так что простит, никуда не денется. Я б за одни твои глаза все простила, – хохотнула она, толкая меня в бок, я тоже засмеялся.