Казачка. Книга 1. Марина
Шрифт:
У Марины дрожь прошла по позвоночнику, и ножки ее, попытайся бы она теперь встать — может и не понесли бы, а подкосились.
В самое яблочко попал Кефиров. Долго видать они обсуждали с начальством, с какого боку к ней подобраться.
— Это полная чушь! Вы полагаете, что Дима со мной советовался, как напасть на колонну Батова? Или вы полагаете, что он организовал нападение на больницу, где главврачом работала его мать Софья Давыдовна?
— Не ерничайте, гражданка Кравченко!
— Ах, вы так! — Марина теперь не стала скрывать своих чувств, — раз вы так, то я вам вот что
Марина раскраснелась, дыхание ее участилось, словно она пробежала две стометровки подряд.
Но и Кефиров был неспокоен.
— Будет вам, Марина Викторовна, я же предлагал вам дружить!
— Нет, не будет у нас с вами дружбы, и подписывайте давайте пропуск, если не хотите, чтоб по радио и по телевидению ТАМ персонально вас помянули, чтоб и вашему начальству на Лубянке за вас икнулось!
Кефиров совсем загрустил. Он тоже уже плохо скрывал своего разочарования.
— Пропуск я вам подпишу, но вы Марина Викторовна неверный тон взяли. Ведомство наше призвано вас защищать, а вы сестру свою защищать побежали к преступнику. А приди вы к нам тогда…
— И Юльку мою бы мне мертвой Султан отдал. Да?
— Не последний день живем, Марина Викторовна.
— Я эту вашу угрозу еще в прошлый раз почувствовала. Но я знаю как от вашего брата защищаться — только светом. Вы света боитесь, как черт ладана. С вами — только гласностью, а это я вам обеспечу! Паблисити вам будет по всем радиоголосам.
— Ладно, — Кефиров подчеркнуто спокойно, совершенно не дрогнувшей рукой, подписал ей пропуск, — ладно, вы возбуждены, поговорим, как-нибудь в другой раз.
— Не будет у нас с вами другого раза
— Как знать, Марина Викторовна, жизнь длинная, но только вы не делайте пока необдуманных движений, особенно с прессой.
Она сбегала вниз по лестнице и шептала про себя, — «ага, боишься, боишься света, черт лысый!»
А сев в свой «мерседес», заплакала.
Заплакала оттого что некому было ее теперь пожалеть и успокоить. И не за кого спрятаться!
Не за кого!!!
Папа умер, Володя тоже умер… Юлька — маленькая совсем. Серега?
Где он?
Новая главбух АОЗТ «Южторг — Весна» — Валерия Андреевна Пелых не очень то торопилась, но к исходу недели, насчитала-таки Маринкину долю прибыли.
На строительство дома нужны были живые деньги.
Да и счет в Барклай-банке, с которого Марина перечисляла на содержание Юльке, Сережке и маленькой Анечке — неумолимо таял.
А работа в Еврофонде у лорда Джадда была пока еще только в проекте.
На полученные от Володи акции универмага за прошедший девяносто шестой год ей теперь выходило без малого — три миллиона рублей. То есть — что то около трехсот тысяч фунтов. На это можно было жить.
Потом Маринка еще неделю ждала, покуда соберется совет учредителей, дабы утвердить начисленную ей премию, а потом и еще неделю, пока оформятся все бумаги в банке.
За наличными поехала вместе с атаманом своей строительной бригады.
Сняла триста тысяч рублей наличными. Двести тысяч тут же, под расписку выдала бригадиру. Пусть выплатит работягам за три месяца, да поедет, наконец в Ростов за отделочными материалами, электрикой и прочей труднопроизносимой ерундой, без которой дом ее может так и остаться недостроенной коробкой. А десять пачек «стошек» перевязала скотчем и положив в пластиковый пакет, отвезла в церковь.
В алтарь женщинам нельзя, поэтому для душевной беседы отец Борис пригласил ее в чистенькую кладовочку.
Достал из шкафчика бутылку хорошего марочного кагора.
— Христос Воскресе, Мариночка! Нынче середина Пятидесятницы у нас. Праздник. Да и деньги твои, если честно, очень кстати. И купола теперь покрасим, и авось, с Божьей помощью, роспись восстановим. У большевиков то здесь склад долгое время был, да был пожар. От стен до сих пор жженой резиной воняет. Никаким ладаном не перешибешь… Так я уж из Ростова художников приглашал поглядеть, прикинуть, как бы нам образы святых евангелистов по сводам восстановить. Вот твои денежки то и пригодятся. А Бог то все видит.
— Да я ж не поэтому, отец Борис.
Марина пригубила вина. Кагор оказался очень хорошим. Она подняла стакан и поглядела на свет…
— Середина Пятидесятницы, Мариночка. Древний праздник, его евреи еще до Христа отмечали, плеская на жертвенник вино и сжигая на нем хлеб и рыбу. И у нас православных нынче поэтому чин Освящения воды утром на литургии, а потом и крестный ход… Жалко — ты не была.
— Да я в банк утром, а то у них с клиентами строго по часам, деньги только с десяти до двенадцати.
— Ну ничего, зато теперь вот, отметили, и хлебом и вином…
Марина сделала еще глоток
— Вы помолитесь за Сережу, отец Борис. Душа у меня за него болит.
— За всех за вас молюсь, каждое утро и каждый вечер. За всех вас Кравченков — и за упокой души раба Виктора — батьки твоего, и за рабу Людмилу — мамку твою… И за здравие и благополучие Сергия, Юлии, Анны и Марины.
— Спасибо вам, отец Борис…
Уже поднимаясь из-за стола, батюшка вдруг сказал,
— Замуж тебе надо, Марина. За хорошего сильного мужика. Такого, чтоб и Аннушке отцом стал, да и Сереге чтоб дурить не давал… Такого казака, каким твой Володя был.
— Где ж такого возьмешь?
— На все воля Божья, Мариночка. А мужика надо тебе. Хоть ты и сильная, и обходишься пока, но зачем пропадать такой красоте? А при твоей развитой ответственности, ты еще должна и Родине послужить.
Отец Борис вывел Марину через служебный выход, благословил, положив на ее лоб теплую свою шершавую ладонь. И потом долго не сходил с крыльца, глядя ей в след, как садилась она в свой «мерседес», и как уезжала в свою трудную жизнь.
10.