КАЗАЧЬЯ ДОЛЯ. Первый чеченский след
Шрифт:
Майор молча повернулся и пошел к казакам. Весь гарнизон был построен и ждал команды. Не было только канониров, наверное, они уже стояли на позициях. Полковник Степанов выступил с пламенной речью, он говорил недолго, но красиво. Призвал и офицеров, и солдат выполнить свой долг до конца.
–Что нам до прихода основных сил? Надо продержаться только сутки.
Потом майор подошел к нашей сотне.
–Кузьмин, – позвал он.
Богдан вышел из строя.
–Ты ранен, возьми коня и следуй за обозом.
Богдан очень злобно посмотрел на меня. Я опустил глаза.
–Вашбродь, а что бывает за невыполнение приказа? – спросил Богдан.
–В военное время – расстрел.
–Стреляйте! Но я не уйду.
Майор посмотрел ему в глаза:
–Стреляют за трусость. Встать в строй.
Богдан, до этого стоявший рядом со мной, уже не встал рядом, а прошел за строй. «Обиделся, – сказал я себе, – но я хотел, как лучше. Теперь он со мной не будет разговаривать, он так всегда поступал, когда мы в детстве ругались». Я подошел к Остапу, но и тот со мной разговаривать не стал. «Вот, блин, хотел для друга сделать как лучше, а он обижается». Весь день я провел один.
–Мы только въехали на территорию Чечни, как нам преградил путь очень большой отряд горцев. Казаки, что охраняли обоз, выстроились в ряд, преграждая путь горцам, но из кареты вышла жена Его благородия, – он посмотрел на Семкина, тот покраснел, на его лбу выступил пот. – И с ней какая-то дама.
–Господи, это же Даша, – прошептал я.
Гонец продолжал:
– Женщины подошли к горцам, которые уже приготовились в нас стрелять. Та, что постарше, спросила: «Кто у вас главный?» Вперед выехал пожилой мужчина.
«Я слушаю тебя, женщина», – сказал он. «Эти казаки охраняют от разбойников нас, женщин. Вы явились сюда, чтобы воевать с женщинами? Ну, что ж, воюйте, но знайте: завтра все узнают, что дети гор воюют с женщинами» «Женщина, я пред собой вижу казаков, которые пришли на мою землю с оружием, и которые, по закону гор, должны либо уйти, либо умереть. Третьего не дано». «Мы уходим из ваших гор, казаки нас сопровождают. Позвольте нам проехать». Но их главный сказал, что «если вы ступили на нашу землю, то живыми отсюда не уйти». Потом вперед вышла другая дама.
Гонец посмотрел на меня и продолжил:
–Она сказала: «Храбрые вы. Сто на десятерых, мне говорили, что доблестные регифы посмелее.» Потом она говорила на непонятном мне языке, но ее отлично понимали горцы и становились еще злее. «Вы пришли на нашу землю, здесь и умрете». Он дал команду стрелкам стрелять в казаков. Но от казаков вышел Никита Хромых, обращаясь к аксакалу, сказал: «Винтовка – оружие для трусов, не хотят ли твои регифы помериться с нами силами?» Он достал из ножен шашку, помахал ею. «Предлагаю пари: нас десять, вас двадцать. Побеждаем мы – едем дальше, побеждаете вы – делайте, что хотите, как вам совесть позволит. Воюйте с женщинами, наверно, только это у вас хорошо получается», – сказал Никита. «Ты, казак, наверное, смелый человек, если так хочешь умереть. Я люблю смелых людей и даю тебе слово: если победите вы, ни один волосок не упадет с голов ваших женщин», – ответил старый. Он махнул в сторону своих, что-то им сказал, и на дорогу выехали двадцать здоровых горцев. Казаки что-то обсудили, разделись до пояса. И выстроились в ряд напротив горцев. Женщины умоляли не начинать бой, но аксакал их не слушал, только спросил: «Зачем они разделись?» «Они приготовились биться насмерть»,– сказала молодая дама на их языке так, чтобы слышали горцы. Горцы, услыхав это, как-то посмотрели на казаков совсем по-другому, может, даже с уважением. Один из них подъехал к аксакалу и попросил: «Отец, позволь нам биться с ними десять на десять, я положу их головы к твоим ногам. Но биться с ними вот так считаю недостойным. Русские – смелые воины, почему же ты соглашаешься биться с ними двое на одного? Мы должны уважать смелых людей, так говорит закон гор». «Ты будешь с ними драться?» – спросил аксакал. «Один на один буду. Но как трус, двое на одного – нет». Старый горец махнул рукой, и на замену его сына подъехал другой. Обе стороны были готовы и ждали только сигнала аксакала. После его взмаха ятаганом казаки смело ринулись в бой. В самую середину горцев въехал Никита. В одной руке держа кинжал, в другой – шашку. Перед ним первым оказался молодой парень, неумело управляющий конем, но пытающийся как-то размахивать своей саблей, смотря прямо в глаза Никите. Старый казак кинжалом сделал обманный выпад, и в тот же момент срубил ему голову. Из того места, где только что была голова, брызнула кровь на лицо рядом стоявшего горца, что на секунду его отвлекло. Этого и хватило Никите, чтобы вогнать ему шашку между глаз. Никита вертел головой во все стороны, еле успевая отбивать удары. Он успел подумать, что они честные воины, не нападают сзади. Рядом, бок о бок, бились казаки, ничуть не уступая соперникам, а даже наоборот, тесня их. Вперед, расталкивая конем себе дорогу, пробирался уже немолодой, рослый горец с большим, как меч, в конце расширенным клинком. Он спешил, расталкивая своих, чтобы пробиться к казакам. Этим он и отвлек своих, а наши казаки убили сразу двоих. Но приблизившийся горец сразу налетел на казаков, размахивая большим мечом направо и налево. Его соперником оказался Серега Дрозд. Они бились недолго, горец его сначала ранил, потом убил. И тот с мечом направился к Никите. Никита дрался с двумя, еле успевая парировать удары. И вдруг один из них ударил коня. Конь захрипел, но еще держался, истекая кровью. Горцев становилось все меньше и меньше. Вскоре перевес уже был на стороне казаков. И наши ребята начали теснить горцев. Оставалось всего пять горцев, а казаки потеряли одного и двое раненых. Но они не нападали двое на одного, давая понять, что это не честно. Наш Никита сошелся с тем, у кого был большой меч. Но Никита уже не отбивал, а как бы сглаживал удар его тяжелого меча. Иначе, он мог сломать шашку. И вдруг конь Никиты, истекающий кровью, упал на колени, тем самым оставив хозяина врасплох. Этим и воспользовался горец, сразу ударил казака. Удар пришелся по руке, ниже локтя. Рука повисла на коже, но также крепко держала кинжал. Потекла кровь. Истекающий кровью конь упал на бок. Никита закрыл глаза, но удара не последовало. Горец тоже слез с коня и встал пред казаком. Никита шашкой отрезал кожу, на которой висела рука, и напал на горца. Он наносил удар за ударом, оставляя за собой на земле кровавый след. Горец, отступал, только парируя удары. Он даже не пытался отвечать. На поле боя остались только один горец и девять казаков, из которых четверо были ранены. Горец отступал до тех пор, пока Никита перестал наносить удары. Он воткнул шашку в землю, держась ею, чтобы не упасть, смотря горцу прямо в глаза. Но тот и не думал нападать. Он с восхищением смотрел на Никиту, потом бросил свой меч к ногам своего врага, снял с себя ремень и туго перетянул кровоточащую рану. Аксакал достал из своей сумки мазь, смазал ею рану и перебинтовал руку. Он сказал: «Ты храбрый воин, ты должен жить. Это – мой старший сын. Ты ему понравился, он любит смелых людей. Скажи, парень, у вас все такие казаки, что сидят в гарнизоне?» «Все», – ответил Никита. «Не пойму я вас, русских. Мы воюем за свою землю, за своих жен, матерей. Это понятно, но почему вы так самоотверженно бьетесь? Что вам до нашей земли?» Вперед вышла молодая дама: «Можно я вам отвечу?» «Говори, женщина». Она заговорила на их языке: «Вот вы, уважаемый аксакал, говорите, что вы бьетесь за свой народ. Так и казаки вот эти тоже бьются за ваш народ. Ведь это русские люди строят вам дороги, мосты. Скоро здесь будут заводы, которых у вас никогда не было. Скажи, уважаемый, ты ездишь по дорогам, которые построили русские?» «Да. Езжу». «Так зачем ты едешь убивать тех, кто строит дороги?» Горец смотрел на молодую женщину, и в глазах его была какая-то растерянность. «Ты, русская, но хорошо знаешь нашу речь». «Я – русская, но родилась здесь. И эти горы, и эти реки для меня такие же родные, как и для вас. Я так же, как и вы, люблю эту землю». « Женщина, нас здесь больше ста человек, мы все из одного аула, едем на воссоединение с Шамилем, чтобы воевать с неверными. Но твоя речь в меня вселила сомнения. И я, пожалуй, вернусь в аул и подумаю еще раз, стоит ли мне вести войну с теми, кто хочет мне добра». Сказав это, он махнул рукой и что-то сказал. Все развернулись и поехали за аксакалом. Никиту положили на телегу. Горец, что с ним дрался, пожал ему руку, что-то сказал и уехал. Никита приподнялся, посмотрел ему вслед. «Что он сказал?» – спросил он у молодой женщины. Она подошла поближе: «Он сказал, что он – лучший воин Чечни, и что впервые он встретил достойного соперника. И просил прощения за руку». Никита удовлетворенно покачал головой и потерял сознание. Вот и все. Приехал вам доложить.
Гонец, удовлетворенный своим рассказом, вышел из штаба. Я посмотрел на майора, он заметно повеселел. Тихонько, стараясь не обращать на себя внимания, я тихонько вышел. На пороге меня поджидали Богдан и Остап.
–Ну что там? – выступил вперёд Богдан.
–А, ты со мной друг? – протягивая руку, спросил я.
–Друг, друг, что там? – пожимая мне руку, повторил Богдан.
–А там Даша моя сотню горцев, ехавших на помощь Шамилю, повернула назад.
–Ну, какое же ты трепло. У тебя же нормально спрашивают.
–А я тебе что отвечаю?
–Да пошел ты! – Богдан развернулся и пошел.
Остап обжег меня взглядом и последовал за Богданом. Я опять остался один. Примерно через час из штаба вышел майор Семкин. Его сразу окружили казаки. Остап спросил:
–Вашбродь, расскажите, что там?
Семкин, найдя меня в толпе, спросил у всех:
–А что, вам жених не рассказал, как его невеста сотню горцев обратила в бегство?
Все посмотрели на меня.
–Я, ваше благородие, хотел рассказать, но мне никто не верит, – ответил я и с обидой посмотрел на Богдана с Остапом. Те в недоумении переглянулись и пожали плечами.
–Это же чудо какое-то: Абрамов правду сказал, – съехидничал Богдан.
Потом все окружили меня, и я им рассказал все, что слышал от гонца. Или почти все. Ну, приврал самую малость, что горцев было не двадцать, а сорок. И то только для поднятия боевого духа у солдат. До вечера ходили слухи про ту битву.
–Колюха, слышь, там говорят, что горцев было не сорок, а шестьдесят, – подошёл ко мне Богдан.
–Вот, видишь, Богданушка, кто настоящее трепло, а ты меня, честного человека, обидел до глубины души. А мне, знаешь, как обидно? Так обидно, – с серьезным видом говорил я.
–Ох, Коля, артист ты. Ладно, пошли, тебя Остап зовет, сейчас выступаем.
Мы обнялись и пошли строиться.
Вечерело. Тревожнее становилось на душе, все понимали, что с восходом солнца к нам, в спокойный доселе уголок, придет смерть. И кто живой останется, тому очень повезет. Нашей сотне выпало дежурить в эту ночь. Несколько казаков уехали вперед, за много километров, чтобы вовремя предупредить об опасности. С ними уехал и Серега Морозов. Я посмотрел ему вслед и подумал, что лучше бы его убила вражья пуля. Убить его – все равно, что взять грех на душу. Но и простить нельзя. Казаки развели много костров. Собравшись вокруг, сидели, смотря на горящие угольки, на искорки, которые время от времени отлетали от костра. Я посмотрел на Богдана. Он сидел, смотря на огонь, и думал о чем-то своем. Сегодня все казаки были, как никогда, опрятно одеты и побриты. Мы с Богданом сегодня первый раз не побрили усы. Потому как без усов в сотне были только мы. Нас звали «безусые казаки». Но мы не обижались. Я смотрел в костер и думал: «Смог бы я вот так отрезать себе руку и продолжать драться?» И мысленно представлял себе ту картину, от которой у меня прямо мурашки бежали по телу. Богдан посмотрел на меня.
–Ты про Никиту Хромых думаешь?
–Да.
–Я закрою глаза, а он стоит у меня перед глазами. А еще, знаешь, Даша твоя тоже смелая. Как она этих горцев, а? Или ты соврал? – он посмотрел мне прямо в глаза.
–Ты что? Я же ее люблю. Разве я могу? – спокойно ответил я.
–Друзья, пошли спать, – послышался голос Остапа, – завтра будет трудный денек.
Мы отошли от костра и легли на приготовленную рядом солому. Так бы лежали и смотрели в звездное небо.
–У нас не такое небо. Звезд меньше, – задумчиво проговорил Богдан.