Казаки на Кавказском фронте 1914–1917
Шрифт:
По шоссе, по ущелью полк идет на восток. Сильный холод. В воздухе стоит непроглядная мгла и мертвая тишина. Все заморожено в природе. Казаки в своих овчинных полушубках поверх черкесок закутаны в бурки, в башлыки. Полк идет мерным шагом. И вдруг перед нами во мгле, перед самым носом, неожиданно открылся «городок» больших казарменных палаток. Кругом расчищен снег, утоптаны дорожки, из труб палаток валит дым. Командира полка встречают какие-то штатские люди с бородами, в валенках, в меховых тужурках, в треухах. Передний
— Господин полковник, пожалуйста, остановите свой полк… Для всех господ офицеров и казаков приготовлен горячий кофе с молоком и галетами…
Мы совершенно не знаем, кто они. Но полк остановился, спешился. Офицеры вышли вперед. Наши командиры сотен шушукаются:
— Как?.. Казакам кофе?.. А что это будет стоить? И кофе ведь не полагается по казенной раскладке: как это вывести в расход по артельной книжке?.. За это — «за кофе для казаков» — командир полка еще может «выцукать» как за непредвиденный расход! И может его не признать…
Мы, молодежь-хорунжие, как всегда при всех привалах полка, кучкуемся вместе и говорим, говорим обо всем, а главное — часто критикуем начальство. Нам приятно видеть и слышать «затруднения» командиров сотен, которых мы очень уважаем, но которые, по нашему мышлению, немного отстали в своем понимании военной службы и, главное, в своих начальнических отношениях к нижним чинам, которыми являются наши же казаки, наши родные меньшие братья. Мы, молодежь, настроены либерально и стараемся учить казаков «показом и рассказом», не одной только сухой воинской дисциплиной.
В данном случае нам приятно видеть это затруднение с «кофе для казаков», который и мы хотим выпить с жуткого холода, хотя и понимаем, каким недосягаемым лакомством будет он, горячий кофе с молоком, для промерзших казаков.
Кстати сказать, казаки в своих станицах совершенно не знали вкуса кофе. Его у них никогда не было, то есть он был совершенно неведом в станицах и считался «панским напитком». И вдруг, вот теперь на войне, да еще в полудикой Турции, в такой злющий холод казакам предлагают горячий кофе.
Старейший командир сотни есаул Калугин тихо говорит подъесаулу Маневскому, чтобы не услышал командир полка:
— Жорж, а ты по секрету спроси сестру милосердия, что это будет стоить.
Маневский мог быть и дипломатом. Отделившись от нас, он учтиво и тихо спрашивает пожилую сестру милосердия. И вдруг мы слышим ее слова, произнесенные довольно громко:
— Наша организация «Союз городов» — это русское благотворительное учреждение для армии… мы всех кормим и поим бесплатно… Ведите своих молодецких казачков, и пусть они пьют на здоровье.
Маневский уже берет инициативу и спрашивает:
— Как же можно напоить кофе казаков, которых в полку около 1000 человек?
Сестра добро улыбается и отвечает:
— Всем хватит. Вы только распределите их человек по 200 на каждую палатку-столовую.
Казаки вошли посотенно. И вот, часто голодные, в постоянном неуюте, наши всегда безропотные казаки, войдя во вместительные палатки-столовые, не сомневаюсь, диву дались, увидев и почувствовав здесь такое растворяющее душу и тело тепло, уют, чистоту, порядок.
Засели за длинные столы… Но как сели казаки. Бурки спешно ввязаны в торока. Все — в овчинных полушубках поверх черкесок. За плечами — красные суконные башлыки. Все — при шашках и кинжалах. На груди — патронташи с боевыми патронами. У многих через плечо торбы, в которых у казаков всегда есть хлеб и патроны. Винтовки между ног. Папахи под мышками.
Казаки молча пьют кофе из больших, полулитровых чашек, окуная в него вкусные сдобные галеты размером «квадрат четверти». Так же пили и мы, офицеры, сидя за отдельным столом.
Все пьют спешно, словно боясь потерять время и лишиться такого вкусного напитка, да еще на походе, на коротком привале.
Маневский, очень заботливый командир сотни, встает из-за стола и идет к своей сотне, чтобы посмотреть, убедиться, довольны ли казаки.
Родная сотня всегда тянула меня к себе, хотя я и стал полковым адъютантом. Полтора года войны в ее составе, бесконечные разъезды, опасности сильно сближают людей.
Казаки очень любили и уважали Маневского, офицера исключительной честности, справедливости и во всем достойного человека. Но с ним они не были в близких взаимоотношениях, так как должность командира сотни считалась тогда высокой. К тому же он был старше их на 10–15 лет, смотря по году присяги казаков. Иное дело, многие из нас, хорунжих, которые возрастом были моложе их и которым казаки порою вне службы открывали и свою душу…
Я иду за Маневским и дружески киваю, больше песельникам, как бы спрашивая: «Ну, как кофе? Нравится?»
— Дюжа вкусная… но мало. А можно и иш-шо, ваше благородие? — спрашивают смельчаки.
У казаков кофе, белье, дитя — все женского рода.
— Я спрошу сестрицу, — быстро отвечаю им.
— Да пусть пьют на здоровье и сколько хотят, — отвечает ласково сестра, и громадные, ведерные медные чайники с кофе поплыли по столам, только подставляй казаки свои большие кружки.
— А можно галетов взять с собой? — спрашивают другие. Вновь обращаюсь к сестре.
— Да пусть берут сколько хотят, — отвечает сестра и добро улыбается.
И казаки взяли все, что было на столе. И пожалели некоторые из них, что свои торбы оставили на передней луке седла…
И потом, много дней спустя, казаки угощали нас «своим запасом», американскими галетами, как говорили, которые для них были слаще сладких пряников.
Кто был на голодном Турецком фронте, тот поймет тогдашнее состояние казаков и их радость от подобного приема.