Казань
Шрифт:
– Хватит бунтоваться! – вперед вышел высокий, носатый, в белых буклях Смирнов – Расходись, православные, покуда не пальнули.
– Что и в робятишек будешь стрелять? – из толпы вытолкнули нескольких плачущих детей – Окстись, Смирнов!
– У тебя в войсках Петра Федоровича сынок, подпоручиком!
Толпа засмеялась.
– Об том всем ведомо!
– С дороги, с дороги!
Смирнов покраснел, сделал шаг назад. Штыки гвардейцев качнулись вниз. Толпа радостно повалила вперед, расталкивая солдат.
– Кто
"Карэ" молчало. Офицеры ошарашено смотрели на меня конного, держащего красный флаг. Стяг перехватил в последний момент у казаков и это стало удачным решением. Одно дело убить "самозванца". Другое дело выстрелить в знаменосца.
– Я – вперед шагнул носатый подпоручик.
– Представьтесь – моим голосом можно было замораживать воду.
– Подпоручик Смирнов.
– Почто бунтуетесь, господа офицеры?
– Не хотим служить самозванцу! – гордо ответили из "карэ".
– Значит, я, внук Петра Великого и законный царь Всероссийский – самозванец. А Екатерина Алексеевна, немецкая княженка, покушавшаяся на меня, да правящая милостью Орловых и прочих полюбовников – законная царица дома Романовых? И вы ей готовы служить?
"Карэ" сконфужено молчало. Убойный аргумент. Прав на престол у Екатерины как бы не сильно больше.
– Смирнов – я спешился, подошел ближе к офицерам. Флаг в моей руке трепался и щелкал на ветру – Я же разумею все. Вы из-за Фреймана бунтуетесь. Он стал последней каплей, так?
– И он тоже – тяжело вздохнул подпоручик. "Карэ" навострило уши.
– Так знайте. Не из-за перехода ко мне повесился генерал. Нехорошо, конечно, читать чужие письма…. Сын его погиб на дуэли – я развернул письмо Фрейману, дал из своих рук взглянуть Смирнову. Казаки подошли ближе, Зарубин тоже приблизился, посветил факелом.
– Да, господа – подпоручик обернулся к офицерам – Все так и есть.
– Расходитесь – я передал флаг Перфильеву – Не стоит гибнуть за грешника. Он ныне в аду уже. Не помилует Господь.
Офицеры и казаки перекрестились. Я развернулся и пошел прочь. Даже не оглядываясь, понял, что "карэ" распалось, офицеры потянулись в казармы. Хорошо, что Смирнов не встал вчитываться в письмо. Ведь сын Фреймена учился в Императорском сухопутном кадетском корпусе. Должен был выпустится прапорщиком в этом году. А тут отец переходит на мою сторону, сослуживцы насмехаются, презирают. Закономерная дуэль, смерть парня…
– Ох, лих ты, царь-батюшка! – ко мне рядом пристроился Перфильев, который уже успел передать флаг знаменосцу сотни – Такой укорот дал дворянчикам.
– Нет более дворян – я взял из сугроба снег, вытер им горящее лицо. Ведь опять по краю лезвия прошел. Видел побелевший палец Смирнова на курке пистолета.
– Знаю, знаю – согласился казак – Тама эта… Польские офицеришки до тебя пришли, аудиенцию требуют.
Боже же мой! Да когда это все кончится??
Поляки искали Курча. Уехал по делам – и пропал.
– Назначу розыск – я скинул шубу на одно из кресел кабинета, сел за стол. Усатые, припорошенные снегом паны толпились возле стола – Ежели не сбег, найдем.
– Как можно, пан круль! – ляхи заволновались – Не можно, чтобы пан Курч сбег. Он одвратне хцел призвать под ваши знамена еште пановей наших.
– В Казани есть еще польские офицеры? – удивился Перфильев.
– Да, человек полста, а мож и боле. Из ссыльных.
Это была с одной стороны хорошая новость. Но в том же время и опасная.
– Афанасий Петрович – я повернулся к Перфильеву – Треба открыть офицерские школы. У нас же есть уже с несколько десятков казаков уже вышли в поручики и подпоручики? Давай их учить военному делу. Отведи с Почиталиным два дома рядом с Кремлем – пущай студируют науки каждый день. Карты, языки… можно позвать Максимова рассказать о сбережении здоровья солдат.
Поляки смотрели удивленно, а после того, как я предложил платить учителям из казны, даже заинтересованно. Наш разговор прервал Жан, который позвал меня на завтрак.
После небольшого перекуса с чаем и пирогами с зайчатиной, я, взяв охрану, Почиталина и вызванного Каменева, отправился на объезд города. Метель уже прекратилась, ударил небольшой морозец градусов в десять. Ехать было комфортно – вокруг царила чистота заваленных снегом улиц, дворники, деревянными лопатами, расчищали проезды и тротуары. Жители спешили по своим делам. Завидев свиту, горожане кланялись, с любопытством разглядывая меня и казаков.
Спустя полчаса, мой оптимизм поугас. Город застраивался безо всякого плана и логики. По нему шли кривые, полукруглые улицы, зачастую заканчивающиеся тупиками. От Кремля лучами расходились торговые ряды. Так, от Спасских ворот к Черному озеру шла кривая улица, в конце которой располагался 'Житный рынок'. Здесь находились деревянные лавки, где торговали мукой, крупой, хлебом, пирогами, калачами, печеньем. Ниже по берегу замерзшего озера стояли кухни-пекарни, где пекли блины, варили лапшу, кисели.
Бедняцкий квартал располагался возле рыбного рынка. Огромный овраг был полностью застроен лачугами. В одной из них мы нашли худого, кутающегося в лохмотья Иоганна Фалька. Мужчина сидел возле горящего очага и курил трубку. По запаху я понял, что это опий. Ученый не реагировал на наше присутствие, покачивался.
– Совсем пропащий человек – вздохнул Каменев – А еще из ученого сословия!
– А где они достают опий? – поинтересовался я. Вытяжка из млечного сока незрелых головок мака, наряду с эфиром, стала бы еще одним неплохим средством обезболивания для врачей Максимова.