Казанова Великолепный
Шрифт:
Волшебная флейта Казановы исправит несправедливость христианского положения о непорочном зачатии. Почему это Дева Мария зачала сына, а не дочь? Вопрос серьезный. Переродиться мальчиком в духе не то сайентологов, не то адептов Солнечного Храма при посредстве розенкрейцеров — отличное решение.
Каза излагает этот свой сценарий, придуманный, чтобы протянуть время (он еще будет меняться на ходу), и прибавляет чудную фразу: «Я понял, что надобно найти какую-нибудь ловкую шельму и дать ей наставления».
На эту роль он берет девицу Кортичелли.
Они познакомились когда-то
«В тринадцать лет она выглядела от силы на десять, белолицая, ладно скроенная, веселая, потешная, но что и как я мог в ней полюбить, не знаю сам».
Повзрослевшей Лолите Кортичелли Казанова предложит главную роль в своей опере. Она примет предложение, сулящее хорошие деньги. И вот по мановению волшебной палочки она становится графиней Ласкарис из старинного рода, когда-то правившего в Константинополе. До Константинополя не достанешь и не очень-то проверишь — ровно то, что нужно.
Маркиза принимает эту парочку в своем замке Пон-Карре, восторженно глядит на «девицу Ласкарис» (не слыша в этом имени подвоха [37] ), раздевает ее, умащает, надевает на нее вуаль и присутствует при некой органической операции, которую Каза выполняет в целях предстоящего перерождения. Ничего сексуального, разумеется, но какая сноровка! Откуда берутся дети? Из первичной процедуры. Непристойность загримирована, любопытство насыщено, а заодно исподтишка получено и удовольствие.
37
От франц. lascar — хитрюга, шельма.
Как и следовало ожидать, главная операция сорвалась — Кортичелли начала шантажировать шарлатана Казанову, и он был вынужден объявить, что она потеряла рассудок и, по всей видимости, «брюхата от гнома» — чем не «Ребенок Розмари»! Сколько бы теперь ни пыталась Кортичелли опорочить Джакомо, тем самым она лишь доказывала, что одержима злыми духами, которые чинят помехи искупительной миссии. Каза не унывает: ничего, мы повторим операцию в Экс-ла-Шапель. А пока, следуя каббале, вы, маркиза, должны написать письмо на Луну, то есть Духу Селенису.
«Эта нелепость, вместо того чтобы образумить ее, наполнила ее радостью. Она пребывала в экстатическом восторге, и, даже захоти я растолковать ей тщетность ее упований, я, несомненно, только потерял бы время зря. Она сочла бы, что меня поразил враждебный дух и я перестал быть безупречным розенкрейцером. Однако я и не пытался излечить ее, ибо для меня сия попытка была бы крайне невыгодна, ей же не принесла бы ни малейшей пользы. Химерические мечты делали ее счастливой, тогда как отрезвление принесло бы только горе».
Примечательно, что Каза говорит: «не пытался излечить». Это все равно что сказать, что она не подлежит психоанализу или что в женщинах вообще есть нечто, лежащее за пределами разума. Истина, известная всем религиям, всем сектам, так же, как и жадной до зрелищ публике. Можно подумать, он хочет написать «Дон Кихота» наизнанку, где Санчо-философ сопровождал бы странствующего рыцаря-визионера ради его счастья. Поставлял бы ему великанов в виде ветряных мельниц и все прочее. В таком обмене ролями скрывается большой смысл.
Шевалье де Сейнгальт не странствующий рыцарь. Он мошенник, да и не скрывает этого. Хоть он нигде не говорит, в каких физических отношениях с г-жой д’Юрфе состоял, но это ясно и так. Впрочем, однажды он выдал себя, когда сказал Марколине, своей помощнице в следующем варианте сценария, где он должен был совокупиться с маркизой, что на сей раз ему придется труднее. Еще бы: он подрядился сделать семидесятилетней маркизе (на самом деле ей было пятьдесят восемь) ребенка мужского пола. Она еще красива, но стара. Нелегкий труд! Пока же маркизу увезут из города, умастят ароматными травами, прочитают над ней заклинания и искупают в ванне, куда с ней вместе опустят спрятанное в руке письмо: круговые серебряные надписи на прозрачно-зеленой бумаге. Письмена проявятся в воде — о чудо! Сам Дух Луны отвечает и назначает искателям встречу будущей весной.
Ни дня без игры и без любви.
А также ни дня без размышлений.
Посмотрите на этого старого затворника замка Дукс, сидящего за письменным столом и с трепетом вспоминающего о молодости. Он пишет с утра до ночи и всю ночь напролет. На дворе зимняя стужа, снег. Или летняя жара. Сцена за сценой встают перед его глазами и складываются в рассказ. Как там было дело в тот вечер, когда во время карточной дуэли не на жизнь, а на смерть Каза чуть не падал со стула от утомления? Ах да, ему удалось сбить с толку вернувшегося из нужника противника какой-то дурацкой репликой.
«Хитрость моя удалась, потому что была непредумышленна и, значит, неожиданна. Точно так же обстоит дело на войне: военная хитрость должна сложиться в уме военачальника применительно к каждому особому случаю и особым обстоятельствам, чему содействует привычка в единый миг оценивать сложные взаимные отношения людей и вещей».
Отбить удар, ответить, поразить острым словцом. Атака, выпад, попадание. Все с быстротою молнии. Казанова согласен с Фридрихом Прусским: «Скука — вечность, смерть — один миг». Он пишет, чтобы не томиться скукой и не сойти с ума. Последнее слово все равно будет за смертью, но она лишь заверит все предыдущие.
Иногда ему снятся сны. Он видит светозарное пространство, а в нем «множество глаз, ушей, ног, рук, губ, носов, детородных органов обоих полов и других неведомых мне органических форм. Все это восхищало гармонией…».
Каза в восторге. Еще бы — он видит Бога и вступает с ним в беседу. И Господь говорит ему поразительные вещи. Например: «Я подобен совершенному шару на поверхности человеческого разума; и этот шар не может катиться туда, куда его толкают, потому что поверхность вся в буграх и рытвинах». Или: «Если бы я понимал себя, то не был бы бесконечным». Или вот еще: «Изучение моих свойств породило неверие, а гордость вкупе с невежеством его поддерживали и поддерживают».