Казанова
Шрифт:
И Казанова стал излагать партнерам свои предложения, начав с того, что гарантом выплаты выигрышей должен быть только король. Частному лицу или торговой компании доверия не будет. Лучше, если первый тираж окажется убыточным для казны — несколько крупных и пара сотен мелких выигрышей станут лучшей рекламой лотереи, и второй тираж непременно принесет баснословную прибыль. Начав выигрывать, люди войдут в азарт и примутся покупать билетов вдвое и втрое больше. Надо дать возможность делать ставки на выигрышные номера: лотерея-тотализатор более прибыльна, чем простая лотерея, разыгрывающая призовой фонд. И нельзя откладывать выдачу выигрышей на долгий срок — азарт может пропасть. О том, какие страсти обуревают игроков, Казанове было известно лучше, чем другим.
Строгий математический ум братьев Кальзабиджи в сочетании с психологией Казановы и его виртуозным красноречием сумели склонить на свою сторону членов Государственного совета, высокопоставленные покровители Авантюриста переговорили с нужными лицами, и в октябре 1757 года указ об организации лотереи в пользу Военной
18 апреля 1758 года были опубликованы первые пять выигрышных номеров — 83, 4, 51, 27, 15. Артистическая натура Авантюриста устроила из тиража, говоря современным языком, красочное шоу — цифры выносили красивые девицы, а выигрышные номера — исключительно девственницы, которых по окончании зрелища ожидало небольшое вознаграждение. Особенно привлекательных Казанова пожелал вознаградить лично… Популярность лотереи была огромна, и уже первый тираж принес изрядные барыши как устроителям, так и казне. Казанова, имевший обыкновение преувеличивать собственные заслуги везде, где только ни появлялся, красочно расписывал устроенную им лотерею. Предусмотрительно нося с собой пачку билетов, он никогда не упускал случая предложить их в знатных домах и вскоре оказался самым богатым распространителем, так как из всех владельцев контор он один был вхож в аристократические круги. Не желая вникать в устройство лотереи, вельможи давали Казанове деньги и просили его самостоятельно делать за них ставки, в результате чего к концу вечера пачка билетов таяла, а карманы Авантюриста наполнялись золотом. Выигрыши в основном были небольшие — угадать все пять номеров было практически невозможно, но молва, как всегда, все преувеличивала, и билеты шли нарасхват. «Нет на свете другого такого места, где было бы так просто морочить людей», — писал Казанова о Париже.
Вскоре в столицу Франции прибыл брат Авантюриста, художник-баталист Франческо Казанова, тот самый, который в первый свой приезд принял участие в выставке и получил убийственные отзывы критики. После своего поражения художник уехал в Дрезден, там он все свободное время проводил в знаменитой картинной галерее, где копировал полотна выдающихся мастеров. Труд его не пропал даром, первое же выставленное им в Лувре батальное полотно принесло ему славу и членство во Французской академии. Картина была куплена за двенадцать тысяч ливров, Франческо прославился и разбогател, но, как пишет Джакомо, страсть к роскоши и неудачные женитьбы разорили его.
Итак, дела Казановы пошли в гору, лотерея приносила доход, позволявший жить на широкую ногу, покровительство де Берни открыло двери аристократических салонов, и Казанова погрузился в привычную круговерть: женщины, игра, празднества, балы, театральные представления. Среди светской суеты Соблазнитель даже совершил необычный для него поступок: обручился с дочерью Сильвии, очаровательной Мари-Мадлен Балетти. Когда Казанова впервые приехал в Париж, Манон, как звали девочку родные и друзья, было двенадцать лет, и на фоне Сильвии (которую некоторые считали любовницей Казановы) венецианец ее просто не заметил, в то время как Манон влюбилась в него с первого взгляда, невзирая на пятнадцатилетнюю разницу в возрасте. Теперь дочери Сильвии было семнадцать, она предстала перед Соблазнителем во всей красе своей ранней юности, и он просто не мог не влюбиться в нее. А так как Манон давно была уверена, что они созданы друг для друга, то они обручились. Девушка полагала, что после обручения последует свадьба, но Казанова был совершенно иного мнения. Конечно, он не высказывал его вслух, но когда речь заходила о браке, он тотчас вспоминал прежние свои отговорки. Когда же ему напоминали, что лотерея принесла — и какое-то время продолжала приносить — ему вполне приличные дивиденды, уводил разговор в сторону. Говоря об отсутствии у него средств, Казанова был искренен, ибо аппетиты его росли. К тому же с легкой руки де Берни он прослыл финансистом, и известность эта вкупе с должностью распространителя лотерейных билетов изрядно расширила круг его знакомств. Его то и дело приглашали на званые приемы и обеды, где он говорил, говорил и говорил — словом, был в своей стихии, которую он не хотел оставлять ради семейной жизни. Тем более, по его собственным словам, привязанность, питаемая им к Манон, нисколько не мешала ему влюбляться в других женщин. Ведь Манон, несмотря на давнюю свою любовь к нему, ласково, но твердо отклоняла все его попытки склонить ее к связи до брака. Узнавая об очередной измене жениха, девушка горько плакала и при встрече пыталась увещевать его, однако уговоры ее были тщетны.
Воспитанная монахинями-урсулинками Манон умела ждать, а чтобы смирить сердечную тоску, она писала любимому человеку письма почти каждый день. Сначала, когда Казанова чуть ли не ежедневно бывал у них в доме, она жаловалась,
Постепенно Казанова привык к тому, что на улице Маленького Льва его любят и ждут. Заглядывая туда, он дарил всем подарки, водил Манон в театр, заказывал для нее дорогие ужины. Наверное, только на такое постоянство и был способен Соблазнитель, ведь красавицы, оказавшиеся менее стойкими, чем Манон, надоедали ему гораздо быстрее и уж тем более не могли надеяться на брачный союз с любвеобильным венецианцем. Когда Казанова отправился в Дюнкерк, вслед ему полетели исполненные слез письма невесты, тяжело переживавшей разлуку с любимым. «Ах, друг мой, как долго тянется время! — писала она. — Если бы вы знали, милый друг, как горько я рыдаю! С самого вашего отъезда я не могу унять слез и боюсь, что, вернувшись, вы найдете меня столь подурневшей, что разлюбите меня. Сегодня утром я взглянула в зеркало и увидела лицо свое распухшим и покрывшимся красными пятнами, словно у меня оспа […]. Когда вас нет рядом, мне все противно, все гадко». Отлучки Казановы становились частыми и продолжительными, а свидания с Манон — редкими и мимолетными, и красавице оставалось только изливать свою печаль на бумаге. Правда, возвращаясь из странствий, Казанова осыпал дарами не только невесту, но и все семейство Балетти. Принимая подношения, Сильвия полагала, что Казанова наконец разбогател и вскоре женится на ее дочери. Но, как писал сам Казанова, чем меньше уверенности чувствовал он в завтрашнем дне, тем больше его одолевала страсть делать подарки и сорить деньгами.
Вскоре семейство Балетти, а вместе с ним и Казанову постигла тяжелая утрата: скоропостижно скончалась Сильвия. Актриса, отличавшаяся хрупким здоровьем, не выдержала переменчивого и сырого парижского климата. Врачи давно советовали ей вернуться на родину, в Италию, где солнечно и сухо, но она их не слушала, ибо не могла покинуть сцену, где снискала себе славу и любовь зрителей. Три дня после ее смерти Казанова не разлучался с Манон, утешая возлюбленную и помогая ей справиться с горем. Но потом все вернулось на круги своя. Соблазнитель вращался в высших сферах,курсировал между Францией и Голландией, разбогател, завел собственный дом, а потом и дело — мануфактуру по производству шелковых набивных тканей, но жениться явно не собирался. Манон по-прежнему писала ему нежные письма, называла его «своим милым мужем», а себя — его «маленькой женушкой», на что жених отвечал ей не менее нежными записочками — но не более того. Вопрос о свадьбе по-прежнему был обойден и отложен на потом.
Ощущая себя лицом значительным, Казанова с удовольствием оказывал протекцию всем, кто к нему обращался. Так, к нему за поддержкой обратился его земляк, двадцатипятилетний проходимец граф Тиретта, растративший деньги из ссудной кассы и бежавший во Францию, дабы спастись от ареста. Честно признавшись, что делать он ничего не умеет и даже не говорит по-французски, Тиретта попросил Казанову не лишать его своей дружбы. Понимая, что подобная формулировка скрывает просьбу о помощи, Авантюрист, снисходительно оглядев молодого человека с головы до ног, для начала предложил ему пойти на содержание к какой-нибудь богатой старухе. Не обладая излишней щепетильностью, Тиретта моментально согласился, и Казанова взялся подыскать ему подходящий экземпляр. Таковым оказалась сорокалетняя вдова Ламбертини, новый любовник пришелся ей по вкусу, она представила его обществу как своего племянника и стала выезжать с ним в свет. За неутомимость в любви вдова удостоила Тиретту прозвищем Шестьраз, отчего цена его на рынке молодых любовников для сластолюбивых старух мгновенно подскочила. Известно, что Соблазнитель нередко уступал своих юных подружек приятелям, и далеко не бесплатно, ибо высоко ценил свою выучку.Получил ли он вознаграждение за находку по имени Тиретта, неизвестно.
Тем не менее награду в доме Ламбертини он все же получил. В гостиной он познакомился с юной мадемуазель Ламер, которая с первого взгляда влюбилась в Казанову и сама предложила ему себя в жены, пообещав предоставить в полное его распоряжение ожидающее ее наследство. Соблазнитель был растроган таким поступком, тем более что шаловливая рука его поспешила убедиться в девственности красавицы. В брак он вступать, разумеется, не собирался, но и упускать девицу не хотелось. И он решил продолжать ухаживания и посмотреть, что будет. Нельзя же было всерьез воспринимать каждое «нет», срывавшееся с хорошеньких губок, ведь зачастую глаза при этом говорили «да».