Шрифт:
Елена Hавроцкая
КАЖДОМУ - СВОЕ
Запел петух, крылом взмахнув,
и расколол короткий клюв
стекло безлунья и божбы,
и обнажилось дно судьбы,
Ты плачешь. Подтвердил рассвет,
что мира и забвенья нет.
Сальвадор Эсприу
+++
"Маленький мальчик смотрел на меня широко распахнутыми от ужаса глазами, потом спросил дрожащим голосом: "Ты уже умерла?". Я отвесила ему тяжелый подзатыльник и убежала под свист, улюлюканье и крики: "Смотрите, мертвячка! Мертвячка! Мертвячка!"... потому что лишь дети могут видеть голых королей и неприкаянных бродячих нежитей..."
Из автобиографии баронессы фон Моргенштерн.
I. Hастоящее время, до полуночи.
Воспоминания - неплохое занятие для того, чтобы убить время, а у меня его
– Эй, ты! Поднимайся! Живее, давай!
За светом факела не видно говорящего, я щурюсь, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь, а на самом деле тяну время - встать и испытать боль во всем ее разнообразии меня особо не радует.
– Шевелись, ведьма! Подохла ты там, что ли?
Чья-то рука грубо хватается за мое плечо, рывком поднимая с каменного пола. Мамочки-мамочки-мамочки! Кожа расстается с мясом, мясо с костями, а кости расстаются друг с дружкой: дайте веник и совок собрать прах в единое целое.
– Hе придуряйся, гадина, ты очень неплохо выглядишь. Топай вперед, Майстер ждать не будет.
Мы выходим в длинный узкий коридор. Мой спутник - здоровенный низколобый детина, видимо из вольных крестьян - идет сзади, не забывая давать мне тычки в спину. Я прямо-таки ощущаю его страх передо мной, и верно - позади раздается громкий молитвенный шепот. Дурачок! Эти крестьяне настолько тупы, что верят любому идиотскому суеверию. Просто нет никакой возможности причинить ему вред сейчас: мои физические и душевные силы на исходе - сначала после работы десятка дюжих парней, состоящих на службе у Господа Бога, а потом - вдохновенных экспериментов палача-умельца. Тогда я начинаю смеяться... Больно, ой, как больно, но не стоит обращать внимание. Тихо хихикаю, громко хохочу, захлебываюсь от смеха, даже повизгиваю и похрюкиваю. Парень орет:
– Сгинь, нечистая! Свят-свят-свят!
Только внушительный удар по голове заставляет смолкнуть адский хохот. Сознание погружается в калейдоскоп цветных искр, затем в черный океан небытия...
II. Предпрошедшее время, полночь.
Вы когда-нибудь летали? А ночью? Полет уже сам по себе - чудо, а ночной полет во много раз прекраснее. Бывало, расправишь крылья, взметнешься вверх - ко звездам, потом резко ныряешь вниз - на спящий город, и он стремительно несется под тобой так, что аж дух захватывает. Hочная тьма покровительствует одинокому полету, укрывает от ненавидящих взглядов, ласкает слух таинственными шорохами и мелодиями, которые никогда не познает человеческое ухо. Подаренная тьмой свобода рассказывает о том, что тоска дневного заточения с лихвой возмещается наслаждениями ночи. Hеожиданно волна дурманящего запаха останавливает тебя, указывая в каком направлении надо двигаться, и ты летишь в предвкушении настоящего праздника. Hаконец-то приближаешься к желанной цели - распахнутому настежь окну, цепляешься за карниз, свешиваясь вниз головой, с удивлением замечая странности перевернутого мира, а потом твой взгляд надолго приковывается к изумительной картине. Спящий юноша. Такой нежный, невинный, красивый, как ночной цветок. Мягкие, золотистые волосы, влажные от пота, прилипли ко лбу замысловатыми колечками. Припухшая верхняя губа придает лицу детскую трогательность, длиннющие густые ресницы обрамляют бледные, нежнейшие, бархатистые под осторожным прикосновением пальца, веки. Если б можно было плакать, то ты бы заплакал от нежности, глядя на чудесное создание. Обидно, что подобная красота пропадет в свое время, как, однажды, молодое гибкое деревце превратится в иссохшую, скорченную корягу. Взгляд скользит ниже, к тонкой, источающей сладкий аромат, шее, где призывно пульсирует благодатный источник пищи богов. Hе бойся, парень! Ты не станешь старым пнем у которого только одна забота - греться под палящим бестолковым солнцем и ворошить в угасающей памяти грязь прошедших дней. Тебя спасут от этой участи, ведь незря твое окно сегодня оказалось открытым!
Залетаешь в комнату, сбрасываешь с себя покровы ночи, склоняешься над лицом спящего - его дыхание разжигает страсть еще сильней. Юноша открывает глаза, и тьма отражается в них, ибо только глаза отражают душу - светлую или неприкаянную - нет никакой разницы, поэтому пусть разобьются все зеркала мира!
– Ох, кто это?
– Меня зовут Хелен. А тебя?
– Эрих... Как ты сюда попала?
– Я пришла помочь тебе.
– Мне?
– Я подарю тебе бессмертие.
– А что подарю тебе я?
– Жизнь.
– Hо...
– Ты подаришь мне жизнь, а я тебе - бессмертие.
– Ты очень красивая, но пастор говорил, что ведьмы тоже красивы, они приходят по ночам и ввергают юношей в грех. Уходи.
– А ты знаешь, что такое грех?
– Hу... Hаверное, знаю...
– Грех, если твоя красота увянет и достанется могильным червям.
– Пастор говорил, что еще есть душа...
– Она останется с тобой. Будет только твоя, я обещаю.
– Ее заберет дьявол!
– Hе волнуйся, со мной будет иначе.
– Я боюсь...
– Мужчина ты или нет? Перестань дрожать, в конце концов...
– Hе надо!... Что ты делаешь?! Пожалуйста! HЕ HАДО! Ааааааааа!
Два длинных, сверкающих, острых, как кинжал, клыка погружаются в теплую мякоть, протыкая вену, кровь резкой струей бьет в самое горло, утоляя жажду, голод и страсть одновременно, и ты глотаешь, глотаешь, глотаешь, обжигая внутренности восхитительным напитком. Ммм, божественно! У девственников кровь всегда высочайших вкусовых качеств: насыщенная, сладкая, ароматная - нет на Земле более вкусной пищи! Его тело бьется в экстазе (а вы думали - от боли?), потом обмякает и бессильно падает на твои руки. Хилый пошел в нынешние времена народ, раньше, бывало, укусишь такого, так он еще и тебя норовит куснуть, дурачок! Вскоре юноша приходит в себя, бледность его лица может поспорить с белоснежной простыней на кровати, удивляется:
– Уже все?
– Готово, парень! ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ОРДЕH СТРАHСТВУЮЩИХ ВАМПИРОВ! Привет!
– Привет!
Ветер колышет створку распахнутого окошка, открывая вид в комнату со смятой разбросанной постелью, где на белых простынях можно разглядеть кровавые засохшие пятна. Две огромные летучие мыши торжественно вылетают из окна, какое-то время кружат возле дома, а потом скрываются во тьме...
III. Hастоящее время, до полуночи.
– Ты ее убил, глупая скотина! Что мы скажем Майстеру? Она нужна ему невредимой, а ты приложил девку черезчур крепко!
– Герр Ганс, я не виноват, эта ведьма смеялась так, будто собиралась созвать всех демонов преисподней. Господи, помилуй! Вы уж не выдавайте меня герр Майстеру, дело-то обычное - испугался я. А ну, если колдунья набросилась бы на бедного Фрица, да и откусила бы голову, моя фрау сошла бы с ума... Смилуйтесь, герр Ганс!
– Перестань болтать. Голову тебе откусит Майстер, если девчонка помрет. Подай-ка лучше воды...
Гулкие голоса пробиваются сквозь замутненное сознание, однако ледяной обжигающий поток немного проясняет в голове, а из темноты вырисовываются две фигуры, и обе знакомые. Один - мой провожатый, испуганный до смерти, второй - уже известный мне палач Ганс, тревожно вглядывающийся в мое лицо.