Каждый его поцелуй
Шрифт:
– Я просто тебя дразню, – весело ответила она, хватая его за запястья и пытаясь оттолкнуть его руки. – Я всего лишь дразнила, клянусь.
Он отпустил её, и она отошла.
– Я иду на кухню, чтобы приготовить себе чашечку чая.
– Ты не обязана сама этим заниматься. Вызови горничную.
– В такой час? Ради чая? – Она покачала головой. – Горничные очень много работают и нуждаются в отдыхе. Я заварю чай сама. Не хочешь присоединиться?
Он вздрогнул.
– Ненавижу чай, – сообщил Дилан и поднял свой бокал. – Кроме того, у меня есть кларет. Тем не менее, я думаю,
– Ты не любишь чай? – Когда он встал, она озадаченно на него посмотрела. – Как можно не любить чай? Его все любят.
– Я не люблю.
Дилан последовал за ней на кухню. Пока Грейс искала в запасах миссис Блейк чай, он растопил котёл и поставил на плиту чайник.
– Не хочешь чего-нибудь съесть? – донёсся голос Грейс из кладовой. Улыбаясь, она появилась в дверях с банкой чая. – Я нашла песочное печенье.
– Неси.
Грейс рассмеялась.
– Мне почему-то показалось, что ты заинтересуешься.
Она достала из кладовой банку печенья и поставила её на стол в центре кухни. Пока Грейс готовила чай, Дилан уплетал печенье и наблюдал за ней.
– Ты ничего не кладешь в чай, – заметил он, когда она подняла чашку и подула на дымящийся напиток.
– Я привыкла, и потом... – Она замолчала и отвела взгляд с лёгким смешком, как будто ей стало неловко. – Прошло так много времени с тех пор, как я добавляла в чай молоко и сахар, что не могу припомнить вкус.
Дилан понял, что она имела в виду и почему смутилась. Он не особо задумывался о том, в какой нужде жила Грейс, в каком отчаянии пребывала, а если и задумывался, то не о том, как это на неё повлияло. Дилан разозлился на себя, и ему стало немного стыдно.
– Почему бы нам не спуститься и не посидеть в саду? – предложил он, поднимая свой бокал с вином и указывая на дверь.
– Прямо сейчас?
– Почему бы нет? Лучше всего проводить время у моря ночью, к тому же, тебе нравятся сады, особенно розарий. Давай посидим в ротонде. Если мне не изменяет память, там есть стулья.
– Есть. Я заметила их, когда мы проходили мимо ротонды сегодня днём.
Они вышли из дома через французскую дверь музыкальной комнаты, и в лунном свете направились вниз по извилистым каменным ступеням сада к куполообразному строению, где внутри стоял стол, а вокруг – четыре железных стула, выкрашенных в белый цвет.
Грейс не стала садиться. Она сделала глоток чая, поставила чашку с блюдцем на стол и подошла к краю ротонды, откуда тропинка продолжала спускаться по склону меж деревьев и садов к утёсу. Грейс устремила взгляд на мерцающие, залитые лунным светом волны вдалеке.
– Мне всегда этого не хватало, – пробормотала она. – Лондон, Париж, Флоренция, Вена – куда бы я ни приезжала, я всегда скучала по морю.
Он подошёл и встал у неё за спиной.
– Грейс, ты когда-нибудь расскажешь мне, почему продавала апельсины и жила на чердаке в Бермондси?
– Когда муж умер, у меня не осталось денег, – после недолгой паузы ответила она.
– Но ты же из дворянской семьи. Я сразу это понял по твоей манере говорить, по тому, как ты двигаешься, будто ты провела добрую часть своей жизни, нося книги на голове и практикуясь в реверансах. В тебе чувствуется некая... изысканность. Ты получила благородное воспитание.
– Так и есть.
– Тогда почему ты не вернулась в Корнуолл после смерти мужа? Почему не отправилась домой?
Молчание затянулось на несколько минут. В тот момент, когда Дилан решил, что Грейс не собирается отвечать, она проговорила:
– Я отправилась. Но это оказалось ошибкой. Больше я не могу вернуться домой.
Грейс посмотрела на него, на её освещённом луной лице отразилась боль, которую он воспринял, как свою. Дилан вспомнил, как неделю назад вёз Изабель домой в карете. Его охватили уже знакомые ему беспомощность и возмущение. Вот уже много лет он не проникался так чужой болью.
– Грейс, – пробормотал он, потянулся к её лицу и провёл пальцами по едва заметной влажной полоске на щеке, которая поблескивала в лунном свете. – Когда я спрашиваю тебя о твоём прошлом, ты всегда расстраиваешься. Боже, милая, что с тобой произошло? Муж причинил тебе боль? – От одного лишь вопроса грудь сдавило ещё сильнее. Но Грейс покачала головой, тогда он снова попытался угадать: – Тогда твоя семья. Что они такого сделали, что ты не можешь об этом говорить?
– Они ничего мне не сделали. Это я. Я причинила им боль. Поэтому я не могу вернуться домой.
По какой-то причине мысль о том, что Грейс может причинить кому-то боль, показалась ему абсурдной. Она чувствовала себя виноватой, если ела десерт днём. Грейс, по её собственному же признанию, всегда вела себя прилично.
– Ерунда, – сказал он, не веря своим ушам. – Что такого ужасного ты могла натворить?
– Восемь лет назад я сбежала.
– Что? – Дилан уже успел немного узнать Грейс. Побег был настолько ей несвойственен, что он чуть не рассмеялся, но выражение её лица его остановило. – Ты серьёзно.
Она кивнула и прикусила губу, всем своим видом напоминая провинившегося ребёнка, которого отправили в постель без ужина.
– Он был французом. Я знала его всего неделю. За ним ходила дурная слава, он был беден и на десять лет меня старше. В мои семнадцать меня считали самой благоразумной девушкой в округе. Никому и в голову не могло прийти, что Грейс Энн Лоуренс, самая высоконравственная, разумная, да и добродетельная девушка в Стилмуте, вызовет самый большой скандал в Лэндс-Энде за последние пятьдесят лет.
– Значит, ты сбежала. Многие девушки сбегают. Всегда поднимается скандал, но жениха с невестой обычно прощают.
Последовала долгая пауза.
– Не в том случае, когда они не удосуживаются произнести клятвы в течение двух лет и разъезжают вместе по Европе, не вступая в брак. Такие поступки моя семья не поощряет, как и весь Стиллмут. Уважение и репутация значат для женщины всё, особенно в маленькой деревне.
– Ты прожила с мужем два года, прежде чем выйти за него замуж? – С каждым мгновением он удивлялся всё больше. – Грейс, ты даже сладостей у повара не крала в детстве. Ты всегда вела себя хорошо, ты сама мне рассказывала. Как ты могла сбежать с мужчиной, которого едва знала, и не выходить за него замуж в течение двух лет?