Каждый может умереть
Шрифт:
Электрические часы на приборном щитке показывали двадцать пять минут первого, когда Руби и Уолли вернулись к Касадель-Сол. Уолли нашел место для стоянки за полквартала от здания, и, не обращая внимания на редких запоздалых прохожих на тротуаре, они прижались друг к другу, целуясь.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросил Уолли озабоченно. — Ни тошноты, ни чего-нибудь другого?
— Нет.
— А с сестрой у тебя не будет неприятностей?
— С Верой я как-нибудь полажу.
— Тогда я, пожалуй, лучше поеду в Даго.
— Пожалуй, да, — неохотно согласилась
— Ты же знаешь, что позвоню, детка.
Уолли вылез из машины, обогнул ее, открыл для Руби дверцу, помог ей сойти на тротуар и поцеловал в последний раз. Потом, лихо заломив набок свою форменную кепку, с важным видом вернулся за руль, ловко вписался в U-образный поворот и поехал обратно, вниз по холму, слегка погудев клаксоном, когда заворачивал за угол.
Подняв одну руку в перчатке, чтобы помахать на прощанье, Руби смотрела, как исчезают из виду габаритные задние огни автомобиля, потом повернулась и пошла вверх по холму под запыленными оливковыми деревьями и эвкалиптами, и ритмичное постукивание ее каблуков-шпилек по цементу приятно звучало в безмолвии ночи. Чувство было почти такое, словно ее ноги не касались дорожки. Итак, мисс Амес мертва. Ну и что? Ей больше не приходится притворяться кем-то. Она стала самой собой.
Руби повернула к зданию, потом остановилась под лампами по обе стороны входной арки, достала из сумочки косметичку и оглядела свое лицо в зеркало, чтобы убедиться, что прическа ее в порядке, а косметика не смазалась. Ей не хотелось, чтобы Вера устроила сцену. Только не сегодня вечером. Это уж будет слишком.
Оставшись довольна своим видом, она убрала косметичку обратно в сумочку, снова направилась к парадной лестнице и снова остановилась, когда Ромеро петляющей походкой вышел из полутьмы перед рядом почтовых ящиков.
— А ну-ка. Посмотрим, кто это только возвращается домой, — хрипло проговорил он. — Ты сегодня немного припозднилась, да?
— Да, — признала Руби. — Пожалуй. Самую малость. Но я не понимаю, какое вам до этого дело.
Она попробовала пройти, и Ромеро рукой преградил ей путь к лестнице.
— Зачем так торопиться?
— Вы сами только что сказали. Время позднее.
Ромеро по-прежнему преграждал ей путь.
— Но ведь не настолько поздно, чтобы не позволить этому молокососу, морскому пехотинцу, с которым я только что тебя видел, потискать тебя напоследок, пока он целовал тебя и желал спокойной ночи. — Ромеро отпил из горлышка бутылки, которую держал в коричневом бумажном пакете. — Ну как он, дорогуша? Очень хорош?
Руби оттолкнула мускулистую руку, не дававшую ей пройти к лестнице:
— Прошу вас, Ромеро. Дайте мне пройти.
Опустив руку ей на талию, Ромеро попытался притянуть ее к себе и поцеловать.
— Ну уж нет. Нет, до тех пор, пока ты не будешь со мной поласковей. Ну, давай. Как насчет маленького поцелуя, детка?
Скорее раздосадованная, чем испуганная, Руби вывернулась из его объятий:
— Ха! Ишь чего захотел!
Она поднялась по лестнице на балкон второго этажа, оглядываясь через плечо, чтобы убедиться, что он не гонится за ней.
Ну и нахал же этот грязный мекс! Она даже ни разу не посмотрела приветливо на этого дурака с отшибленными мозгами. Кем он ее считает, дармовой шлюхой, что ли?
На лестничной площадке она помедлила, прежде чем отправиться выше, на третий этаж. В номерах у Кацев, Мазериков и Колетт горел свет, но все другие окна, видные ей, были темными. Она попыталась заглянуть выше, на третий этаж, но стена не позволяла. Оставалось надеяться, что Вера не дожидается ее.
Ей не хотелось, чтобы сестра придиралась к ней из-за того, что она гуляла так поздно. Вера непременно сказала бы, что Руби слишком молода.
Потом, была еще одна проблема. Она до сих пор не знала, как ей быть, если мистер и миссис Фабер будут настаивать на встрече с ее сестрой и свояком. С Томом все в порядке. Он не строит из себя кого-то. Но если Вера начнет важничать, а потом поковыряется в носу, или почешется, или кашлянет перед мамой Уолли, она умрет. Она ляжет прямо на месте и умрет.
Она поднялась по лестнице на третий этаж. В гостиной свет не горел, но окно кухоньки светилось. Она сделала глубокий вдох и выдохнула, потом открыла дверь своим ключом и прошла в кухоньку, чтобы разом с этим покончить.
Вера в ночной рубашке пила воду.
— Ага. Наконец-то. Я уж думала, не дождусь. Ну, как прошла вечеринка?
Руби хотела было спросить, какая вечеринка, но вовремя спохватилась.
— Замечательно, — сказала она, снимая перчатки.
— Допоздна гуляли, да?
— Да, допоздна.
— Чем занимались?
— Ну, сидели, разговаривали, играли и танцевали. Сама понимаешь. Детские забавы.
— Дом у них красивый?
— Очень красивый.
— С кем ты ходила?
— С мальчиком из школы. А что?
— Я просто поинтересовалась. Ты не написала в своей записке. С тем самым мальчиком, с которым ты на этой неделе каждый вечер встречалась?
— Да.
— Как, ты говорила, его зовут?
— Уолли.
— Ну да, конечно. Уолли. По дороге домой вы останавливали машину?
— Да.
— И что было?
— Ничего. Просто я разрешила ему несколько раз себя поцеловать. Приходится разрешать им это делать, а то ребята никуда не будут тебя водить.
— Я знаю, — сказала Вера. — Хочешь — верь, хочешь — нет, но я тоже ходила на свидания. Но ты не занималась с ним ничем плохим, нет, Руби?
— Нет.
Вера зевнула и почесалась там, где у нее зудело.
— Это хорошо. Ты знаешь, что я тебе всегда говорила.
— Да, — сказала Руби. — Я знаю. Можно я сейчас пойду спать, Вера?
— Кто тебя держит? Том уже полчаса как спит.
— Тогда спокойной ночи.
— Спокойной ночи, детка.
Руби зашла в свою комнату, сняла шифоновый шарф и положила его в выдвижной ящик вместе с перчатками, потом достала из стенного шкафа ночную рубашку и халат и подумала:
«О Боже мой, опять начинается», когда Вера зашла следом за ней в комнату и присела на краешек ее кровати.