Каждый охотник (сборник)
Шрифт:
— Входите, фройляйн…
— Женни Герц.
— Как странно…
Незнакомец замер, пожевал сухими губами, словно пробуя имя на вкус.
— Но ведь вы не француженка?
— Нет, — Женни постаралась улыбнуться. — Папа был помешан на Франции.
— Женни, — задумчиво повторил человек. — Ударение на последнем слоге и короткая фамилия. Герц. Отличная фамилия для немецкого имени и никуда ни годная для французского. Когда будете выходить замуж, постарайтесь подыскать мужа с фамилией из двух или трех слогов, но чтобы ударение падало на последний из них. Это важно, как звучит имя.
— Господин Теллхейм? — постаралась улыбнуться Женни.
Внезапно она почувствовала неловкость, мысленно укорила себя за невыдержанность и принялась подбирать извинения. Но старик тепло улыбнулся и шагнул назад:
— Входите, милая Женни!
«Неплохое начало, — подумала девушка. — К счастью этот Теллхейм слишком стар, чтобы доставлять неудобства возможной назойливостью».
— Вас не удивила догадка о вашем девичестве? — вежливо спросил Теллхейм, складывая губы в улыбку и приглашая Женни насладиться интерьером.
Девушка кивнула, но оставила вопрос без ответа. В неполные двадцать пять лет она уже успела понять, что это было единственным способом избежать возможных приставаний, ухаживаний и последующей ненависти при неуступчивости. Кроме этого она привыкла к непостижимому угадыванию каждым собеседником ее незамужества. Сейчас Женни занимал дом. Она оказалась в высоком зале, который менее всего походил на прихожую. Сумрак, почудившийся ей при входе, рассеялся. Окна, предстающие мрачными провалами снаружи, здесь оказались источниками света. Из нижних проемов он падал пятнами, окрашиваясь цветными стеклами, закрепленными в свинце витражей, а сверху лился неискаженными солнечными лучами. Девушка подняла голову и не увидела потолка. Он находился столь высоко, что казалось, его не было вовсе. И только следуя глазами по ступеням широкой лестницы, которая разбивалась на узкие переходы и уже ими карабкалась вверх по противоположной внутренней стене, по бесчисленным колоннам, устремляющимся прочь от плиточного пола, Женни предположила в туманной вышине пыльные балки из потемневшего дерева и остроконечные своды.
— Фантастика! — восхитилась она.
— Изнутри больше чем снаружи, — довольно кивнул Теллхейм. — Ваш папа был помешан на Франции, а строитель этого здания на готике. Или, скажем так, на ощущении архитектуры, которое оформилось во Франции двенадцатого века.
— Это стилизация? — спросила Женни.
— Я не знаю, что такое стилизация, — покачал маленькой головой Теллхейм. — Готика, как и любой стиль в искусстве — это не принадлежность времени, а способ изложения художественной идеи. И если изложение верно, талантливо — вы получите образчик стиля, в каком бы времени он ни осуществлялся. Хоть в архитектуре, хоть в живописи, хоть в поэзии.
— В поэзии… — восхищенно повторила одними губами девушка и неожиданно вспомнила о причине своего прихода. У нее собеседование с господином Теллхеймом, директором городского архива Гамбурга. Собеседование, от которого зависит ее судьба. Сможет ли она получить это место, а значит, и возможность заниматься тем, что ей действительно интересно, и что, наконец, будет приносить хоть какие-то деньги.
— Господин Теллхейм, я прошу извинения за необдуманно ранний приход. Вчера, когда я связывалась с вашей помощницей в магистрате, мне было назначено собеседование на восемь утра. Речь шла о работе в архиве в рамках гранта, который выделил Немецкий Археологический Институт. Я прошла предварительное собеседование в Берлине, у меня есть направление…
Она старательно улыбнулась, открыла сумочку, чтобы достать рекомендации, но Теллхейм остановил ее едва заметным движением руки. Женни замерла и, выжидающе взглянув на него, добавила:
— Вероятно, на это место есть и иные претенденты? У меня большой опыт. По образованию я историк. Три года отработала в Государственной библиотеке в Берлине, проходила практику в архиве «Берлин-Лихтерфельде», — девушка запнулась. — Вы знаете, работа архивиста не приносит достаточных средств, но ваши условия очень хороши для меня. Я… хочу получить это место.
— Вы совсем не умеете проходить собеседование, — неожиданно произнес Теллхейм.
— Что вы имеете в виду? — не поняла Женни.
— Конечно, не правила, которыми пичкают современных молодых людей, — прищурился старик. — Что-то вроде того, как себя вести, как ставить ноги и куда девать руки. Какой вопрос задать, чтобы получить от работодателя первое «да». Как добиться успеха. Дело не в этом. Собеседование — это участие в беседе. Ваша задача состоит в том, чтобы беседа не разрушилась. Вы должны поддерживать ее.
— Каким же образом? — растерялась девушка. — Обычно тот, кто проводит собеседование, задает вопросы, а я на них отвечаю.
— Единственное правило состоит в том, что нет никаких правил, — покачал головой Теллхейм. — Я присутствовал при собеседованиях, во время которых испытуемый вообще не проронил ни слова. Или сам беспрерывно задавал вопросы. Результат зависит не от этого.
— А от чего? — спросила Женни и в наступившей тишине услышала, как ее голос шелестом отразился под сводами.
— От того, как вас примет Мертвый Дом, — ответил Теллхейм.
«Сквозняк потушил свечу.
Отчего ж не осветит страницу
Сияние за моим окном?».
Jenny
— Что значит Мертвый Дом? — спросила Женни, чувствуя, как болезненная пустота образуется в нижней части живота. «Только этого не хватало, — мелькнуло у нее в голове, — спешка, волнение. Сейчас ударит в затылок, затем заломят виски. Главное, чтобы не было тошноты. Как не вовремя!»
— Ничего и одновременно все, — ответил, склонив голову Теллхейм. — Как и любое имя. Мертвый Дом — такое прозвание дали этому зданию жители Гамбурга. По крайней мере, жители близлежащих районов. Но этого имени нет ни в одном из справочников.
— Вы сказали, «и одновременно все», — повторила девушка, украдкой смахивая пот со лба и чувствуя противную слабость в коленях и начинающиеся спазмы в животе. — Значит, для этого имени были основания?
— Именно основания, — улыбнулся Теллхейм. — Пойдемте. Мы продолжим беседу сидя.