Казино (сборник)
Шрифт:
О! Как она любила этого человека. Ей нравилось, как он ест: жует и глотает. Как он спит – мирно дышит, и живот ходит под ее рукой. Ей нравилось слушать его речь, хотя это была речь непродвинутого человека. Книжек он не читал. А зачем? Зачем нужны чужие мысли? И зачем разбираться в музыке, когда можно просто петь? А картины существуют только для того, чтобы вешать их на стену. Смотреть – не обязательно.
Его главная реализация – любовь. Вот тут он был великим человеком. Исторгать большое чувство и принять большое чувство – это тоже талант.
Для Марины существовали три
И все же после разговора с матерью Марина пошла и сделала аборт. Одним больше, одним меньше.
Рустам тряс головой, вопрошал:
– Как ты можешь убивать в себе человека?
Марина не отвечала. Она могла бы сказать: «Женись, тогда и требуй». Но это – грубо. Если бы Рустам хотел на ней жениться, так она бы знала. А если не делает предложения – значит не хочет. И разговаривать на эту тему опасно. Можно договориться до разрыва. Остаться с правдой, но без Рустама. Лучше жить в неведенье счастливом.
Единственное, что позволяла себе Марина, – это вопрос:
– Ты меня не бросишь?
Он прижимал к сердцу обе руки и таращил глаза.
– Я тебя никогда не брошу... Мы всегда будем вместе. До смерти.
И она успокаивалась. До смерти далеко. И в каждом дне – Рустам.
Дни действительно бежали один за другим.
Саше исполнилось восемнадцать лет. Его забрали в армию, увезли куда-то. Поселили в казарме.
Через полгода Саша сбежал. Сел на поезд и добрался до Баку. Появился на пороге. Марина все поняла и обомлела. Ноги стали ватные. Побег из армии – это статья. Это тюрьма. А что делает тюрьма с восемнадцатилетним мальчиком – можно догадаться.
Марина кинулась к Рустаму. Рустам – к отцу-генералу. Генерал позвонил куда надо. Саша вернулся обратно. В части сделали вид, что не заметили его отсутствия. Вроде болел, а теперь выздоровел.
Через три месяца потребовался еще один звонок, и Сашу перевели служить под Баку. Он околачивался в военном санатории, подметал дорожки, таскал трубы и кирпичи. Батрачил. На выходные уходил домой. А потом постепенно стал ночевать дома. Все были спокойны. Благодаря кому? Рустаму.
Денег в семейный бюджет Рустам не вносил. Его зарплаты едва хватало на карманные расходы. Но у него в районе жили близкие родственники, и раз в месяц Рустам привозил полную машину небывалых по качеству и количеству продуктов: домашнее вино, битые индюки и поросята, фрукты, зевающие, еще живые, осетры.
Рустам сваливал это все на стол, получался натюрморт такой красоты, что даже жалко есть. Рустам в такие минуты чувствовал себя не нахлебником, а настоящим мужчиной – добытчиком и кормильцем.
Снежана задумчиво смотрела на усопшие мордочки свинячьих детей, на бледную шею индюка – поверженной жар-птицы, и в ее неокрепшей голове всплывали мысли о жестокости. Видимо, жестокость заложена в схему жизни как ее составляющая.
На выходные уезжали к морю: Марина, Рустам и Снежана.
Каспийское море в те времена было чистым, целебным. Рустам заплывал далеко, даже страшно. Снежана в купальничке строила крепость из мокрого песка. Марина и тут хлопотала: чистила овощи, раскладывала на салфеточках. Горячее в термосе, у нее специальный термос с широким горлом, для первого и второго.
Рустам возвращался – холодный, голодный и соскучившийся. Прижимался волосатой грудью к ее горячему телу, нагретому солнцем. Целовал лицо в крупинках песка. Счастье – вот оно! Вот как выглядит счастье: он и она на пустынном берегу...
А мама Рустама все искала хорошую девочку из хорошей азербайджанской семьи. И нашла. Девочке было двадцать лет. Ее звали Ирада.
Рустаму имя понравилось. И девочка тоже понравилась: скромная, даже немножко запуганная. Ему было ее жалко. Рустам вообще был добрым человеком. Формы Ирады созрели и налились, у нее была большая грудь и роскошные округлые бедра, но женственность еще не проснулась в ней. Она смотрела на Рустама, как на диковинную рыбу в аквариуме, – с интересом, но отчужденно.
Ираде – двадцать, Рустаму – тридцать шесть, Марине – сорок два. В сорок два уже не рожают. А в двадцать рожают – и не один раз, а сколько угодно. Это обстоятельство решило дело. Рустам хотел детей. Он уже созрел для отцовства, а Марина упустила все сроки. Марина не захотела рисковать. А кто не рискует, тот не выигрывает.
Мать Рустама страстно хотела внуков, и Рустам должен был учитывать ее желание. Желание матери в мусульманском мире – закон.
Все кончилось загсом. И скромной свадьбой. И после свадьбы – постелью. Близость с Ирадой, конечно же, получилась. Но не дуэт. Не Моцарт. Так... собачий вальс.
Рустам заснул и плакал во сне. Утром мать спросила:
– Ты ей сказал? – Она сделала ударение на слове «ей». Она никогда не называла Марину по имени.
– Нет, – хмуро ответил Рустам.
– Пойди и скажи, – твердо приказала мать. – Она все равно узнает. Пусть она узнает от тебя.
Рустам сел на троллейбус и поехал к школе. Он хотел приготовить слова, но слова не подбирались. Рустам решил, что сориентируется на месте. Какие-то слова придут сами. Она может сказать: «С русскими вы гуляете, а женитесь на своих». И это будет правда, но не вся правда. А значит, ложь. Он скажет Марине, что это ложь. А она ответит: «Ты женился на девушке, которую знал десять дней. А меня ты знал десять лет. И ты обещал, что не бросишь до смерти...»
Рустам подошел к школе, но не решился войти в помещение. Это была территория Марины, и он не рисковал. Ему казалось, что здесь ему поддадут ногой под зад и он вылетит головой вперед.
Вышел учитель физкультуры Гейдар. Они были знакомы.
– Привет! – поздоровался Рустам.
– Салям, – отозвался Гейдар. – Тебе Марину? У нее дополнительные занятия.
– Позови, а? – попросил Рустам.
Гейдар скрылся за дверью и скоро появился.
– Идет, – сказал он и побежал на спортивную площадку. Там уже носились старшеклассники, как молодые звери.