Казнь по кругу
Шрифт:
— Я вам сегодня больше не нужен? — приободрился клерк. Господин наконец-то улыбнулся и сказал:
— Иди, отдыхай. Хорошо поработал. — Дождался, пока клерк допил и слез со стульчика, и присовокупил: — Завтра скажешь начфину, что я распорядился увеличить твое жалованье с первого мая в полтора раза.
— Но уже же июнь! — радостно вскричал клерк.
— С первого мая. Иди.
— До свиданья, — сказал клерк. Не поворачивая головы, господин кивнул и, помолчав, приказал сидевшему рядом и слышавшему все старшому:
— Займись ты. Серьезно займись.
Тот, что
— Выигрываю!
— Вот и молодец, — похвалил его господин и уселся в освободившееся кресло. — Ну, шагайте. Дел у вас невпроворот. А я проигрывать буду.
И снова поставил на зеро.
5
Она стояла у французского окна — стеклянной стены — и, щурясь от лучей уже невысокого солнца, через обширную террасу смотрела на нетронутый и оттого прекрасный сосновый бор. Стояла неподвижно и смотрела неотрывно. Абсолютно голая. Потом спросила, не оборачиваясь:
— Разделся?
— Да, — подтвердил хриплый от волнения мужской голос. В интонации «Так точно!». Она повернулась и, окинув взглядом абсолютно голого, как и она, атлета, прошла к квадратной неохватной кровати и бросила себя на нее спиной. Раскинувшись иксообразно, она, глядя в зеркальный потолок, невыносимо спокойно позвала-приказала:
— Ложись рядом.
Атлет с противоположной стороны кровати на коленках добрался до нее и осторожно прилег.
— Потом воняешь, — брезгливо заметила она.
— Душ принять не успел, — оправдался атлет и догадливо предложил: — Могу сбегать. В пару минут обернусь.
— Не надо, — сказала она и уткнулась лицом ему в подмышку, резко ловя носом грубо ядовитый дух мужского пота. Он осторожно положил здоровенную пятерню на ее изящную ягодицу.
— Подожди, — капризно приказала она, и он послушно убрал руку. Лежал бревно бревном. Она же уселась ему на живот, прижавшись влажной промежностью, а напрягшимися сосками маленьких грудей коснулась его лица. Он попытался поцеловать их, но они были уже у шеи, на ключицах, у груди… Потом она сдвинулась назад, приподнялась и села на кол, который уже был воздвигнут во всей своей твердости…
Почти сразу же, не разрываясь, они поменялись местами, и он, работая подобно поршневому двигателю, добрался длинными руками до ее грудей и мял, мял, тискал их, однако же не сбиваясь с ритма.
Они кончили в классической позе — он сверху, она под ним. Но она кончила на мгновенье раньше и ловко выкарабкалась из-под него, не желая валяться под ним в усталой разнеженности. Ему пришлось взбираться на пик страсти при помощи собственных рук.
Отвернувшись от него, она отдыхала. Передохнув, она без труда привела его в полную боевую готовность.
В этот раз она не молчала. Глядя на него восхищенно-ненавидящими глазами, она изредка выкрикивала:
— Убийца!.. Скот!.. Ничтожество!.. Животное!.. — И снова: — Убийца!.. Убийца!.. Убийца!..
А он молчал. Молчал и тогда, когда они набирались сил на третий заход. Готовя его к многотрудной акции, она
Он уже дрожал от вернувшегося нестерпимого желания. А она вдруг встала с кровати, подняла с пуфика легкий халатик, надела его, перепоясалась и сухо сообщила партнеру:
— Расхотелось.
Раскрыв окно, она вышла на террасу. Бор, красновато освещенный уже закатным солнцем, стал еще прекраснее. Она любовалась им. Он, поспешно натянув трусы и майку, выскочил вслед за ней.
— Как же так? Как же так? Как же так?
— А так, — сказала она, вернулась в спальню, из ящика туалетного столика вынула пять сотенных долларовых бумажек и протянула их ему, следовавшему за ней как бобик на поводке.
— Возьми. Пригодятся. И иди.
— Куда? — взяв бумажки, в полном раскардаше поинтересовался он.
— Куда хочешь.
Он схватил в охапку одежду и удалился, обреченно повторяя:
— Как же так? Как же так?
Она почувствовала, что ей хочется курить, и закурила. Тонкая струя дыма лениво-грациозно извивалась в лучах солнца.
6
В глазах все еще мелькали громадные многотонные трайлеры, лица водителей-дальнобойщиков, придорожные харчевни, милицейские и полицейские патрули, таможенные заставы и людишки. Разные. По поручению одной весьма солидной экспортной конторы Сырцов определял места утечек товара при транспортировке. Утечек вроде бы незначительных, но постоянных, а потому весьма и весьма разорительных.
Он определил их и поэтому вчера возвратился в Москву. Отчитался перед клиентом, выдал соответствующие рекомендации. С достоинством принял слова благодарности, сопровождавшие вручение чека на внушительную сумму, и вот он дома. В любимом своем обиталище. Вчера вечером даже и не выпил с возвращеньицем. Отскребся в ванне и спать.
Еще бы поспать, а вот проснулся. Он глядел на белоснежный потолок. Да, не шевелясь и ворочая только глазами, рассматривал сквозь распахнутую балконную дверь однотавровую балку мэрии и сахарный торт Белого дома. По дому соскучился, соскучился по Москве. Но мэрия и Совмин еще не Москва! Нарочито шлепая босыми ногами по керамической плитке, он, как был голяком, вышел на балкон.
Вот она, Москва. И переулочек кривоват, и домишки разномастны, и человечки ненужно суетливы, а вот она Москва, без которой скучно жить. Захотелось на улицы, и Сырцов заторопился под душ.
С влажной причесанной головой торжественно завтракал на кухне, тихо гордясь ухоженным уютом и сознательно созданной целесообразностью любимого жилища, удобного для его натуры и образа жизни.
Пил не вздрючивающий нервишки кофе, а обстоятельно гонял чаи, поднимающие общий тонус. После третьей чашки, когда понял, что тонус поднял, поднялся и сам. Глянул на часы. Половина одиннадцатого. Чудесный бездельный день впереди. День бесцельных прогулок, день зеваки, день лентяя, день остолопа с пустой башкой, день прогульщика. Его день Москвы.