Казнь по кругу
Шрифт:
Надо было ждать, пока немолодой игрун ублажит себя. Сырцов вздохнул и притих. Кузьминский опорожнил стакан, запил, слегка обрызгавшись пепси из банки, и стал жевать малоаппетитный свой бутерброд. Дожевал, подлец.
— Говорить думаешь? — не вытерпел Сырцов.
— Я сначала думаю, а уж затем говорю, — тут же вывернул наизнанку сырцовскую фразу мастер художественного слова и допил остатки пепси.
— Уже подумал, — решил за него Сырцов. — Говори.
Кузьминский жаждал ощутить благотворные последствия приема дозы и
— Что же тебе сказать, Жора? — зевнул, дабы шокировать собеседника. — Пареньку около тридцати, десятилетку закончил наверняка. Говорит свободно и пользуется довольно большим запасов слов. Ты его на феню подвигал, но он не пожелал отступить от нормативной лексики. Логичен, неплохо просчитывает и про себя, и про контрагента, то есть тебя. И неглуп, весьма и весьма неглуп.
— Ленька Махов дураков не вербует.
— Сколько Леониду сейчас? — ни с того ни с сего спросил Кузьминский.
— Дай подсчитать. — Сырцов подергал себя за нос. — Мне третьего августа тридцать два будет, а он на четыре года старше. Значит, тридцать шесть.
— И уже полковник, — с непонятной завистью вспомнил Кузьминский.
— Без Деда он бы только-только до майора бы добрался, — почему-то обиженно сказал Сырцов и вдруг опомнился: — Будя отвлекаться! Теперь о сведениях, которые мы получили, о достоверности их, о цели, с которой они переданы, и на какую нашу реакцию этот так называемый агент рассчитывает.
— Почему так называемый? Скорее всего он — действительно агент Махова.
— Допустимо. Откуда узнал твой телефон?
— Вероятнее всего, кое-что слышал о моем косвенном участии в ваших делах. А далее — дело техники. Справочник Союза кинематографистов, писателей.
— Кокетничать не надо, Витя, насчет косвенного. И больше не отвлекаемся. Пройдись по моим пунктам.
— Залепуху тебе подкидывать — какой для него смысл? Скорее всего и сходка, и возможная битва богов с титанами вполне реальны.
— А если все это задумано для отвлечения сил спецназа от чего-то еще?
— Маловероятно, Жора. Сам знаешь, теперь прямым штурмом ничего не берут. Не дураки. Так что достоверность — восьмидесятипроцентная. Теперь о цели. По-моему, сугубо индивидуальная, я бы даже сказал, шкурная. Видимо, под ним заметно затеплилась земля, и он жаждет в этой каше попасть в разряд без вести пропавших. А на реакцию рассчитывает он самую прямую. Ты можешь поднять московских ментов.
— Не я один. Почему именно я?
— Напрямую к ментам обращаться — для него страшно опасно. Вдруг не на того, и ему — привет из Ганы. Ты — непокупаемый.
— Неподкупаемый, — поправил Сырцов.
— Неподкупаемых не бывает. Тебя же им просто не купить. Ты — в стороне и одновременно — полностью осведомлен о делах и персонажах московской краснознаменной милиции. В отличие от него ты в говно не вляпаешься.
— Я —
— Ты — суперсыщик, Жора! — перебил Кузьминский. — И об этом знают те, кому об этом надо знать. И учти: лицемерное самоуничижение есть по всем Божеским законам грех, ибо оно суть скрытая гордыня.
— Ну, а теперь надо псалом какой-нибудь спеть, — издевательски помечтал Сырцов. — Идти мне завтра с ним на встречу?
— Опять мы в целки-невидимки играем! — не на шутку рассердился Кузьминский, что и подтвердил детским игровым стишком: — «Я садовником родился, не на шутку рассердился. Все цветы мне надоели…» И ты в том числе, гладиолус ты мой ненаглядный! Ты уже решил, что пойдешь! Зачем же спрашиваешь?!
— Для порядка, — сознался Сырцов. — Все правильно, все правильно, Витя, но что-то свербит в заду.
— Зарождающийся геморрой, — догадался Кузьминский и решил окончательно и бесповоротно: — Пожалуй, я сегодня как следует надерусь.
И пошел на кухню за третьей дозой. Вернулся быстро со стаканом и неизменным яблочком. Объяснил свои суетливые перемещения:
— Я бутылку сюда не несу, чтобы тебя не соблазнять.
— Ты меня красотой телодвижений соблазняешь. И сильно-сильно раздражаешь.
— Чапай думать будет? — вежливо осведомился писатель.
— Будет.
— О чем, если не секрет?
— Когда хипеш в ментовке поднимать: сегодня или завтра.
— Завтра, Жора. А то они в недоверчивой запарке этого агента взять захотят.
— Может, это и к лучшему?
— Не думаю. Паренек на пике. Мало ли что ему от ярости и бессилия в башку взбредет.
— Значит, завтра иду один, — Сырцов встал. — А потом к ментам.
Кузьминского вдруг осенило. Он вскричал с энтузиазмом:
— Жорка, давай я дамочкам позвоню! Тебе же перед делом разрядка необходима! И сыграем в старую-старую игру. Цветочный флирт называется.
— Это она раньше так называлась. Теперь эта игра называется коллективный пистон.
— Не желаешь — не надо, — кинодраматурга уже сильно развезло. — Тогда я одну вызову. В шахматы играть.
— К тому времени, когда она придет, ты только в карты играть сможешь. Да и то в одну лишь игру. В «пьяницу», — оставив за собой последнее слово, Сырцов метеором вылетел из квартиры.
7
Проснулся он ненужно рано. В семь. Часов бы в девять, чтобы сразу к делу. Не думая, не мучаясь сомнениями, не прикидывая варианты… А вот надо же, в семь. И за такую промашку дал себе полную нагрузку. Опорожнившись и почистив зубы, он решительно вышел на балкон, где были закреплены соскучившиеся по нему агрегаты. Тянулся, качался, ломался, мчался на велосипеде ровно час. Сильно разобранный, собирался по частям под контрастным душем. После последнего сеанса с холодной водой забыл даже, что и качался.