Казнь Шерлока Холмса
Шрифт:
— Как вы можете такое утверждать, не зная, что было в той пилюле?
Холмс поднес к трубке огонь.
— Мой дорогой друг, в ней точно содержался каломель, и анализ это непременно покажет. Полагаю, доза составляет около десяти гранов.
— Она несмертельна, — нехотя заметил я. — В крайнем случае у человека расстроится пищеварение.
Холмс, казалось, пропустил мою ремарку мимо ушей. После нескольких минут тишины Грегсон заговорил о том, что, по-моему, не имело отношения к последнему событию дня:
— О профессоре Чемберлене и мадам Эльвире я могу сказать вам следующее, мистер Холмс: получив от вас письмо с программкой представления и фотографиями артистов, я навел справки. Кто предупрежден, джентльмены, тот вооружен. Лицо дамы, признаюсь, мне незнакомо. А вот «профессора» я узнал. В наших досье тоже имеется его портрет. Прежнее дело Чемберлена было связано вовсе не с ясновидением, а с подделкой двух верительных грамот Банка Центральных графств. Он схлопотал шесть месяцев тюрьмы, но накануне суда едва не ускользнул от нас, сбежав в Северную Америку. По нашей просьбе власти Квебека выдали его нам.
— В таком случае завтра утром ваши люди должны быть в Саутгемптоне, — спокойно заметил Холмс. — Не годится, чтобы маэстро второй раз ушел от полиции тем же путем.
— Двое моих подчиненных будут следить за лайнером «Бретань» с того момента, как он войдет в док, и до самого отплытия в Шербур и Нью-Йорк. На этот раз Чемберлену не улизнуть.
— Надеюсь, вы не забыли о его сообщнице, — напомнил Холмс. — Возможно, мадам Эльвира сейчас находится на борту корабля. Уверен, она уже пересекла Канал, доехала по железной дороге до Шербура и ждет «профессора» там. Либо села на «Бретань» и плывет в Саутгемптон.
Грегсон заморгал. Я понял, что никаких мер к задержанию мадам Эльвиры он не принял. Глотнув виски, инспектор продолжил свое повествование:
— Вчера днем, джентльмены, я провел целый час в бюро Пинкертона, выясняя подробности об американской эпопее Джошуа Д. Чемберлена. Он родился и вырос в Англии, но довольно долго жил в Соединенных Штатах, о чем мне рассказали преинтереснейшую историю. Примерно год назад, находясь в Филадельфии, он произвел неизгладимое впечатление на госпожу Маргерит Лезье — даму средних лет, вдову строителя железной дороги. Чемберлен убедил ее в своей способности устанавливать связь с душами умерших при помощи медиума. Эту роль исполняла мадам Эльвира, оказавшаяся его сестрой. Госпожа Лезье сразу же щедро одарила «профессора», пообещав более солидное вознаграждение в будущем. Чемберлен не глуп. Прикидываясь бескорыстным человеком, он вернулся в Англию, куда покровительница с каждой почтой направляла ему письма. В конце концов госпожа Лезье основала Филадельфийское мистическое общество, чтобы оказывать помощь «профессору» при посредстве этого учреждения.
— Но в Англии его разоблачили? — спросил я.
Теперь Холмс взял нить рассказа в свои руки.
— Полагаю, не совсем, — сказал он, покачав головой. — Как мы знаем, он и его сестра избрали для себя сценическое поприще. Люди, которые, подобно Герни или Майерсу, глубоко интересуются сверхъестественными явлениями, поначалу не обращали на нашу парочку ни малейшего внимания. Но в один прекрасный день, Ватсон, ваш вчерашний пациент приехал в Брайтон, чтобы провести здесь месяц и поправить свое здоровье. Он узнал о представлениях профессора Чемберлена, ежевечерне собирающих толпы зрителей. Герни сразу же понял, что он шарлатан, а его фокусы — чистой воды насмешка над парапсихологией. Между ученым и циркачом завязался обмен оскорбительными и, возможно, отчасти клеветническими письмами, которые они направляли в местные газеты. Разумеется, Чемберлен не решался подать на противника в суд: маэстро наверняка признали бы лжецом и эта новость рано или поздно перелетела бы океан. Да и без всякой тяжбы слухи о его ссоре с Герни непременно стали бы известны лондонским любителям мистики, а вскорости и их единомышленникам из Филадельфии и других городов. Так, из-за дешевых брайтонских спектаклей Чемберлен рисковал потерять все, что обещала ему госпожа Лезье. — С этими словами Холмс потянулся к графину с виски и наполнил стакан Грегсона. — От полного краха «профессора» могло спасти только одно…
— Что же, мистер Холмс?
— Отказ Эдмунда Герни от обвинений. Впрочем, было проще во всеуслышание объявить, будто он это сделал. Маэстро с радостью прокричал бы о своей мнимой победе на всех углах Филадельфии, но противнику ничего не стоило публично его опровергнуть. В глазах света маэстро оказался бы пройдохой и лжецом. Значит, нужно было добиться того, чтобы Герни молчал.
— И для этого Чемберлен дал ему слабительного? — спросил я скептически.
— Нет, мой дорогой Ватсон. Обман — ремесло нашего «профессора», и если его сценические трюки довольно незамысловаты, то смерть Герни он продумал с поистине дьявольской скрупулезностью. Трудно сказать, узнал он о таком способе убийства из дневников графа Бертрана или они просто освежили его память. Ясно одно: Чемберлен взял в Сент-Джеймсской библиотеке два тома записок наполеоновского генерала и, как следует из отметок на вклейках, держал их у себя шесть недель.
— Я не совсем понимаю, — удивился Грегсон, — при чем здесь граф Бертран и Бонапарт?
— Все очень просто, инспектор. Если верить Бертрану, на острове Святой Елены Наполеон был убит. Возможно, такой приказ отдали его парижские враги. В течение длительного времени ему вместе с лекарством давали мышьяк, который в малой дозе не был смертелен и даже немного укреплял здоровье императора. Но длительный прием этого вещества может привести к бессоннице, как в случае Герни, а также к запору. От этих двух недугов Наполеону прописали десять гранов каломели вместе с вином и печеньем. Бонапарт промучился всю ночь, а на следующее утро скончался. Упомянутые мною факты представляются вполне бесспорными.
— Но ведь император умер не от каломели? — не сдавался я.
— Не от нее, Ватсон, точнее, не только от нее. Есть кое-что, о чем современная судебная власть не позволяет газетчикам писать: сам по себе мышьяк, принимаемый ежедневно в умеренных дозах, приносит сомнительную пользу, но не убивает, однако если по прошествии нескольких недель жертва проглотит однократную, но достаточно большую дозу каломели (десяти гранов вполне достаточно), то в желудке произойдет химическая реакция, и в результате образуется цианид ртути — быстродействующий яд. Он не только убивает, но и приводит к тому, что при вскрытии трупа известные современной науке методы не выявляют следов мышьяка. Поэтому по сей день не прекращаются споры о непосредственной причине смерти императора Наполеона, — пояснил Холмс, в то время как Грегсон и я изумленно смотрели на него. — Негодяй Чемберлен все великолепно продумал. Из Лондона он отправил своему врагу будто бы бесплатную упаковку «Никодимовых пилюль». Купив фабричную коробочку, он заменил ее содержимое двадцатью желатиновыми капсулами, девятнадцать из которых содержали умеренное количество мышьяка, а последняя, двадцатая — большую дозу каломели. Принимать их надлежало в указанном порядке — сегодня производители лекарств нередко дают клиентам такое указание, поэтому жертва ничего не заподозрила. Бумажный вкладыш для упаковки Чемберлен заказал подрядчику печатных работ, — на чей взгляд, эта инструкция имела вполне невинный вид. Пустые капсулы продаются в любой аптеке, как и каломель. Пока не вошел в силу новый Билль о ядах, даже мышьяк можно купить без особых затруднений. Переполох должен был подняться не раньше сегодняшнего вечера, когда Герни проглотил бы последнюю капсулу, или, еще вероятнее, завтра утром — служащие гостиницы обнаружили бы его тело. Чемберлен рассчитывал, что они с сестрой к тому времени покинут город, а смерть парапсихолога будет списана на избыточную дозу хлороформа, поэтому о них никто не вспомнит. Потворствуя своей опасной слабости, жертва сама помогала убийце избежать подозрений.
Вот как обстояло дело! Теперь загадки в поведении моего друга, тревожившие меня в последние несколько дней, в одночасье прояснились.
Когда мы с Холмсом остались наедине, он рассказал некоторые подробности, не предназначенные для ушей инспектора Грегсона:
— Вернемся к подложному примирительному письму Чемберлена. Для того чтобы подбросить его, была нужна девушка в форме горничной. Она проникла бы в комнату, пока Герни спит или отсутствует. Не важно, сам Чемберлен открыл бюро или же это сделала мадам Эльвира, — найти ключ от крышки в выдвижном ящике было нетрудно, любой вор в первую очередь залез бы туда. Затем преступники собирались подменить послание в конверте, который мы с вами вчера изучали. Для этих маневров мошенница украла черное платье и белый передник из незапертого шкафа с форменной одеждой, стоявшего в конце коридора, и переоделась — на случай внезапного пробуждения или возвращения постояльца. Но ее застал портье и при слабом ночном освещении принял за горничную. Тот номер обслуживала только мисс Эффи Динс. Разумеется, служащий внушил себе, будто видел нашу юную клиентку, — по сути, это было подобие того, что мистер Герни называет «призраками живых».
— Уж очень легко наш «профессор» и его сестрица входят в гостиничные апартаменты и открывают бюро, — сказал я с ноткой скептицизма в голосе.
Холмс рассмеялся:
— Вряд ли мы когда-нибудь узнаем, когда и как был похищен ключ от комнат Герни и сделан восковой слепок. Готов поклясться, что в свое время Чемберлен произвел разведку в номере своего врага и, обнаружив там «Никодимовы пилюли», придумал, как от него избавиться. Возможно, у Эльвиры тоже была копия ключа. Так или иначе, могу вас заверить: имея при себе свой воровской набор, я в мгновение ока открою любой из этих устаревших дверных замков. Итак, в определенный момент мадам Эльвира заменила один из маловажных документов в коробке для корреспонденции сладкоречивой эпистолой своего братца, а тот проставил на самом письме и на конверте ту дату получения, которую счел подходящей. В итоге весь мир, включая госпожу Маргерит Лезье, должен был услышать о том, что бывшие противники примирились и репутация маэстро восстановлена. Если бы мерзавцу удалось осуществить свой план, его покровительнице стало бы известно и о трагической смерти Эдмунда Герни в брайтонской гостинице из-за отравления хлороформом.