Казнь Шерлока Холмса
Шрифт:
Я не стал говорить, что такое бывает весьма нечасто. Ведь уйти я сейчас не мог, даже если бы захотел: в случае маловероятного, но возможного летального исхода у меня возникли бы серьезные неприятности при расследовании причин смерти.
— Но мы сможем обойтись без кареты «скорой помощи» или врача из больницы? И полицию вы не вызовете? — В голосе итальянца все еще сквозило сомнение.
— В этом нет необходимости. За джентльменом нужно просто понаблюдать некоторое время.
На лице управляющего выразилась безграничная благодарность. Казалось, сейчас он схватит мою руку и поцелует ее. Разумеется, его страшила огласка. Вызов бригады врачей, не говоря уж о полиции, повредил бы репутации столь солидной гостиницы. Мы же с Холмсом произвели на миланца впечатление надежных людей, которые не станут рассказывать о случившемся на улицах Брайтона.
— У мистера Холмса есть кое-какой медицинский опыт, — сказал я умиротворяющим тоном. — Если мне придется ненадолго отлучиться, он меня заменит.
Я умолчал о том, что мой друг в основном практиковался на тех, кому помощь эскулапа уже не требуется. Да и сам управляющий, тощий, долговязый, сутулый, одетый во все черное, походил на гробовщика. Как бы то ни было, он рассыпался в благодарностях и, пообещав явиться по первому зову, удалился. Холмс закрыл за ним дверь.
— Браво, Ватсон! Превосходно сыграно!
Я взглянул на Герни: он бы наверняка не проснулся, даже начни я стрелять в потолок из револьвера.
— Уверяю вас, Холмс, мне не пришлось кривить душой. Пульс больного немного повышен. При ста сорока и более ударах в минуту человек, находящийся под действием хлороформа, может умереть. Если сердцебиение начнет учащаться, я действительно должен буду позвать на помощь. Но пока причин для особых волнений нет: мистер Герни принял снотворную дозу, и, похоже, он не из тех пожирателей наркотика, которые становятся самоубийцами.
— Или жертвами убийц, — невозмутимо заметил Холмс. — Каспер и Лиман в своем руководстве по судебной медицине описывают по меньшей мере три таких случая из числа недавно происшедших. Но давайте надеяться на то, что удастся предотвратить трагедию. Если в эту комнату проникнет посторонний, представьте, как легко ему будет капнуть еще пару унций хлороформа на маску бедного Герни, который лежит без сознания. Вы знаете, что коронеры и их присяжные мало смыслят в таких делах. Они все спишут на неосторожность умершего.
Холмс направился в гостиную. Из спальни мне были слышны его шаги. Ненадолго оставив больного одного, я зашел в ванную, чтобы отыскать емкость с хлороформом и постараться вычислить принятую дозу. Открыв шкафчик, я вытащил пробку из склянки темно-зеленого стекла и ощутил сладковатый запах ее бесцветного содержимого. Четыре унции убили бы Герни. Но он взял из пузырька не более двух, причем половину мог израсходовать еще вчера. Это открытие меня порадовало.
Вспомнив то немногое, что говорили о моем пациенте, я не удивился, когда увидел целую батарею патентованных лекарств и шарлатанских снадобий, выстроившуюся на полке. Боже мой, чего там только не было! Печеночные пилюли Картера, порошки Бичема и подобные им проверенные лекарственные средства стояли рядышком с шаром для ингаляции карболовым дымом (новомодное приспособление для предупреждения инфлюэнцы), противодизентерийной микстурой из каолина и опиума, омолаживающими «Никодимовыми пилюлями Проптера», «королевским» слабительным Кляйна и укрепляющим сиропом из железа с шоколадом.
На пороге ванной появился Холмс:
— Много ли вам удалось выяснить?
— Только то, что бедолага превратил свой желудок в аптекарскую свалку, — ответил я. — Но для того чтобы свести счеты с жизнью, хлороформа он принял недостаточно.
— Идите сюда, — скомандовал мой друг. — По-моему, сейчас выяснятся прелюбопытные факты о профессоре Чемберлене. Открыть бюро мне ничего не стоило: Герни попросту оставил ключик от верхней крышки под листом бумаги в нижнем выдвижном ящике. Я всегда говорил, что люди, запирающие свои документы и ценные вещи, не столько защищают себя от воров, которых такая предосторожность не остановит, сколько рискуют потерять ключ или забыть, куда они его положили. Наш парапсихолог, как оказалось, сокровищ здесь не держит, однако я обнаружил интереснейшую корреспонденцию.
Крышка конторки была откинута и поддерживалась двумя лапками, которые выдвинул Холмс. Посреди гостиной, на столе, лежал узкий длинный ящичек из кедрового дерева с письмами, расставленными по дням получения. Со свойственным ему педантизмом, их ученый адресат приколол к каждому посланию конверт, на котором карандашом надписал дату. Холмс вынул одно письмо, поставил ящичек в бюро и закрыл крышку, не заперев ее на ключ. Столь вольное обращение с личными вещами обитателя апартаментов внушило мне некоторую тревогу, но заговорить я не успел. Мой друг меня опередил:
— Так нужно, Ватсон. Если я не ошибаюсь, в этих бумагах заключены подробности довольно темной истории. И какой же педант наш мистер Герни! Хранит всю корреспонденцию, причем в хронологическом порядке. Вот, например, послания, которые он получил в последние недели, уже в Брайтоне. Вспоминая о письмах, что ожидают ответа, приколотых складным ножом к каминной доске на Бейкер-стрит, я чувствую, насколько несовершенна моя жизнь. Посмотрите-ка сюда.
Холмс положил передо мной конверт с отпечатанным на машинке адресом: «Мистеру Эдмунду Герни, эсквайру, отель „Роял Альбион“, Брайтон». Это письмо было отправлено, судя по штемпелю, несколько дней назад и пришло, согласно карандашной пометке, на следующие сутки.
— Вы находите здесь что-то особенное?
— Взгляните вот на это.
Холмс показал мне другое машинописное письмо, посланное, как и предыдущее, по почте и доставленное мистеру Герни днем позже. Оно было подписано профессором Джошуа Д. Чемберленом, проживающим на Марин-Парейд, Брайтон. Не дожидаясь от сыщика дальнейших приглашений, я взял листок и прочел:
Многоуважаемый мистер Герни!
Я благодарен Вам за великодушное письмо и безмерно рад тому, что разногласия между нами устранены. Как я теперь понимаю, все они происходили из простого недоразумения, за что я виню одного себя. Мне следовало заблаговременно Вам объяснить, что моя деятельность, хотя и затрагивающая сферу Ваших ученых изысканий, не претендует на большее, нежели развлечение, — подобно представлениям братьев Дэвенпорт или Джона Невила Маскелина в Египетском зале Лондона и на других аренах{14} Вы же являетесь уважаемым ученым и всерьез исследуете такие феномены, как ясновидение и призраки живых. Я в самом деле полагаю, что мадам Эльвира наделена выдающимися способностями в указанной области спиритизма. Но мои слова нанесли Вам обиду, о чем я искренне сожалею.
Буду чрезвычайно польщен, если теперь мы станем союзниками, а не противниками. Почту за величайшую честь совершить вместе с Вами, как Вы изволили предложить, турне по восточным городам Соединенных Штатов. Вероятно, нам следует обсудить, станем ли мы выступать вместе или же по отдельности: я — как артист, Вы — как истинный ученый и просветитель. Полагаю, что Ваша книга «Призраки живых» вызовет в Америке глубочайший интерес и Вы получите там такое признание, какого, возможно, не видели на родине. Как Вам известно, моя совместная работа с мадам Эльвирой в области популяризации знаний о сверхъестественном была без нашего ведома и согласия выдвинута на соискание премии Филадельфийского мистического общества. Мы будем счастливы, если нам удастся отказаться от этой чести в Вашу пользу. Примите сердечный привет и наилучшие пожелания от моей помощницы.