Казна Херсонесского кургана
Шрифт:
— Да мы сегодня как-то не собирались, — замявшись, сказал Мироныч. — Пристреливались больше.
— Пристреливались… — Сашок обвел их взглядом и рассмеялся. — В таких делах снайперская точность не требуется. Существуют десятки способов съема и все проще пареной репы.
— Например? — с любопытством спросили друзья.
— К примеру, такой… С колодой картишек подчаливаете на пляже к девочкам. Оптимальный вариант — вас двое — их двое. Если их будет больше, скажем, три, одна остается не у дел и все может испортить: не захочет вечер коротать в одиночку и будет мутить остальных. А если увяжется с вами, наверняка
— А куда их вести после, не подскажешь? — поинтересовался Боб.
— Конечно, можно и сюда приволочь без лишнего шума, но москвичи делали по-другому: надувные матрацы под мышку, пару бутылок, закусь, музычку, и в горы! У них там где-то экзотичное место облюбовано, «поляна любви» называется. Ребята — романтики, на природе, говорят, и кайф от секса другой.
— В горы пока дотащишься, вымотаешься вдрызг, забудешь, зачем пришел, — заметил Мироныч. — К тому же в темноте, да не зная броду, и шею свернуть недолго.
— Они ж не тащатся на верхотуру, на гребень, — Сашок сменил положение травмированной ноги, болезненно поморщился. — Надо просто перейти через шоссе, чуть подняться, а там плато, заросли… Минут двадцать ходьбы — и все дела. Без фонарика, конечно, не обойтись.
— Интересно, — хмыкнул Мироныч. — Возьмем этот вариант на вооружение.
— Только со спиртным порасчетливей, — предупредил Сашок. — Сейчас девки лихие пошли, пьют все и помногу. Им побольше заправляйте, себе поменьше. Увлечетесь, будете пить на равных — хана, третья стадия контакта вам обеспечена.
— Что за третья стадия? — беспокойно заерзал Боб.
— Когда наш брат пьет с женщиной, имея конкретные намерения, он, он… — Сашок замялся, подбирая подходящие слова. — В общем, здесь возможны три стадии этого процесса: первая — когда мужик выпил и трахаться еще в состоянии, вторая — когда выпил, но трахаться уже не может и третья — это когда он упился так, что его самого впору трахать. И грань между этими стадиями зыбкая, так что смотрите; москвичи мои однажды здорово влипли, нажрались — очнулись в одних плавках. Маг у них тогда унесли, часы, шмотки…
— Печальный факт, — сочувственно буркнул Боб.
— Вот и я говорю: никто от этого не застрахован. Русский мужик по натуре ужасно безалаберный — ни выпить, ни блядануть толком не умеет: пьет — так до синих соплей или до белой горячки, блядует — так до триппер-бара или до развода. Ну, вам развод не грозит, вы, видать, не женатые, а от заведения, тьфу-тьфу, упаси господь.
Сашок еще раз налил в стаканы:
— Ну, еще по одной и я пошел. Нога ноет, надо полежать, отдохнуть, пока Зоя на работе…
— Почему Зоя? — удивленно спросил Боб. — Жену твою ведь Лена зовут, а ты Зоей называешь, и Славик, что ушел, тоже Зоей звал…
— У него Зоя, у меня Зоя, и у Когтя тоже Зоя, — усмехнулся Сашок. — Вы женитесь, и у вас свои Зои заведутся. Все они Зои, хотя имена в паспортах у них разные. Зоя — это сокращенно змея-особо-ядовитая. Это только в сказке лягушка превращается в прекрасную женушку, а в жизни все происходит наоборот: лапушки-невесты превращаются, эх… выпьем!
— Бальзам! — блаженно закатив глаза, выдохнул Мироныч и поставил на стол пустой стакан.
— Воистину бальзам! — подтвердил Боб, отправляя в желудок порцию напитка. — Такого, наверно, и в раю не наливают.
— Вы пейте, сколько хотите, не стесняйтесь. Это добро в доме пока не дефицит, — напоследок сказал Сашок и отправился почивать.
— Да, Боб, обломилось тебе за хозяйкой приударить, — глядя ему вслед, промолвил Мироныч.
— Что делать, жизнь мудрее нас, — развел руками Боб, — и надо стойко принимать капризы ее раскладов. И потом, Сашок — клевый парень, субъект весьма неординарный…
— Увы, клевость и неординарность еще не гарантия от рогов, и умные головы их получают: академики, министры и просто рубаха-парни…
— Незавидный удел для женатиков, — покачал головой Боб. — Моя ситуация безнадежно осложнилась, а жаль…
— Чем бы утешиться? — стал размышлять вслух Мироныч. — Пойти побродить?.. Слушай, мы ж вроде как на танцы собирались?..
— Да ну их к черту, — отмахнулся Боб, — для первого дня впечатлений хватит. Пляски от нас и завтра не убегут.
— И в самом деле, — согласился Мироныч. — Давай лучше похаваем арбуза. Я сто лет мечтал о хорошем арбузяке.
VII
С моря повеяло утренней прохладой, стало знобко, и тело, закутанное в кусок рваной парусины от пляжного грибка, еще сильнее скрючилось на жестком лежаке, тщетно пытаясь хоть как-то согреться. Но снова забыться уже не удавалось — узкие планки невыносимо давили ребра, от неудобной позы ныли спина и суставы. Обманывать себя было бесполезно: Аркаша потянулся и, сбросив полосатую материю, служившую одеялом, уселся, тупо глядя в бескрайнюю морскую даль. Прошла еще одна гнусная ночь и наступал такой же безрадостный день, не суливший ему, по-видимому, ничего утешительного. Уже неделю он стабильно был первым посетителем пляжа, а поздно вечером опять-таки становился последним.
Позевывая, он сложил тент и вместе с лежаком отнес его в укромное местечко неподалеку от пляжного пункта проката. Затем, захватив пластиковый мешок с оторванными ручками, он отправился в традиционный обход по всем злачным закуткам пляжа, где, если повезет, можно найти что-нибудь полезное — «бычки» сносных размеров, остатки хлебных батонов, не успевших заплесневеть, пустые бутылки… Это помогало хоть как-то перебиться с утра, а потом, как говорится, будет день — будет пища. Через час-полтора на пляж подтянутся любители «чистой воды», а ближе к полудню, на узкой прибрежной полосе начнется сущее столпотворение, и плотность жарящихся на солнце тел достигнет плотности шпротов в консервной банке.