Казна императора
Шрифт:
С радостью встретив весть о женитьбе брата, Яницкий, ничтоже сумняшеся, потребовал, чтобы свадьба была в Варшаве. Больше того, Шурка обещал взять на себя все хлопоты, вдобавок предоставляя молодоженам на неограниченный срок свой особняк.
Да, Варшава — не здешнее захолустье, так что никому из соседей не придет в голову обижаться. И, пожалуй, по возвращении некоторым из них можно будет послать уведомление, и уж коли кто явится с поздравлениями, то конечно же пан Пенжонек не преминет воспользоваться таким
А то, что ему, управляющему, так неожиданно перешедшему в ранг родственника, не терпится поговорить, Тешевич понял еще во время званого вечера. Уже тогда, прямо за столом, на добром подпитии, Пенжонек начал убеждать пана Алекса, к какому древнему и славному роду принадлежит его избранница…
Собираясь перечитать еще раз так обрадовавшую его телеграмму, Алекс подошел к окну и вдруг увидел подкативший прямо к парадному входу дорожный тарантас. Кучер осадил лошадей, и на посыпанную песком дорожку выпрыгнул не кто иной, как прикативший вслед за телеграммой Шурка Яницкий.
Сбежав по лестнице, Алекс задержался на последней ступеньке и, увидав брата уже в дверях, радостно выкрикнул:
— Шурка, ты!… Вот молодец!
Яницкий, едва успев войти в дом, тут же сгреб брата в охапку и сразу начал:
— Сашка, поздравляю! Не удержался, приехал посмотреть!
— Ну вот, — хозяин сокрушенно развел руками. — А невеста уехала, за приданым…
— Так приедет же! — рассмеялся Яницкий. — Поговорим пока, и вот что, прикажи поесть, а то проголодался за дорогу. Я ж телеграмму отправил и думаю, чего тянуть, сел в поезд и к тебе…
За столом Шурка был необыкновенно весел, много шутил, грозился даже отбить у брата невесту, чтобы жениться самому, но при всей довлеющей в разговоре матримониальной теме от Алекса не укрылось и то, что Яницкий тщательно избегает разговора о своих делах.
Тешевич молча слушал, улыбался, иногда коротко отвечал и в то же время нутром чувствовал, что Шурку что-то подспудно давит. Сначала Алекс решил было, что дело в недавнем ранении, и когда Шурка замолчал в очередной раз, спросил:
— Шур, ты погоди, у тебя со здоровьем-то как?
— Ты что, думаешь, я все из-за той раны такой взвинченный?
Яницкий понял, что брат догадался о его состоянии, и внимательно посмотрел на Алекса.
— А тебе что, мало? — усмехнулся Тешевич.
— Это что! — Шурка сердито стукнул кулаком по столу, и его настроение враз переменилось. — В другом беда, Аля, в другом…
— Я знаю, Шура… — Тешевич набычился. — Это другое в том, что мы с тобой здесь, а не там…
— Точно! — Яницкий тихонько выругался. — Только я думал переиграть можно, а там, Аля, уже ничего не выйдет…
— Как не выйдет?
Алекс внезапно осознал, что, несмотря ни на что, надежда на возврат прошлого еще жива…
— А так, Аля… — Яницкий сжался. — Я-то, дурак, надеялся, придем, и все!…
— Погоди, погоди… — догадавшись, в чем дело, Тешевич вздрогнул. — Ты что, снова был там?
— В том-то и дело, Аля, что был! И не сам, а с отрядом! И ничего не вышло! Ни-че-го!… И я понял почему, Аля… Понял!
— Что же ты понял, Шур? — тихо спросил Тешевич.
— Как они это сделали…
Яницкий пару секунд крутил в руке вилку с серебряной монограммой и вдруг, отбросив ее в сторону, случайно задел бокал, отчего тонкий, хрустальный звон повис в комнате.
— Мы, Шура, все поняли… — Тешевич сжал кулаки. — «Грабь награбленное»! На такой призыв всегда рвани достаточно…
— Не только это, Аля, не только… — недавнее благодушие напрочь исчезло с лица Яницкого, и казалось, он вот-вот начнет скрежетать зубами. — Сначала аристократов — вон! Остальные, сдуру: «Ура!», ан и их всех — вон! Только по очереди! Офицеров — р-раз! Фабрикантов — р-раз! Буржуев, помещиков, кровопийцов-исплу-а-таторов — р-р-раз! А на деле, всех к ногтю!… По очереди!
— Постой, постой… — От Шуркиной горячности Алекса взяла оторопь. — Все ж говорили, восстали мужички…
— Говорили, — Яницкий так же внезапно успокоился и кивнул головой. — Отступила коммуния! Теперь там НЭП, продналог, землю мужички пашут, только вот для нас с тобой, Аля, места там больше нет…
Шурка внезапно всхлипнул и, закрыв руками лицо, ткнулся головой в стол, а Тешевич, чувствуя в душе такую же опустошенность, лишь молча гладил взъерошенные волосы брата, пытаясь хоть как-то успокоить и его и себя…
Свадьбу, как и предлагал Яницкий, сыграли в Варшаве, обвенчавшись без лишнего шума в православном храме неподалеку от форта Совиньского. Шафером конечно же был Шурка, который, к удивлению Алекса, воспринял это торжество почти как свое.
По выходе из храма Тешевич не удержался и, улучив момент, наклонился к Яницкому:
— Спасибо, Шур. Я, признаться, не ожидал…
— Я сам не ожидал, Аля… — Яницкий весело подтолкнул Тешевича в бок и быстро оглядел выстроившийся вдоль тротуара небольшой свадебный кортеж. — Ну, вроде бы все в порядке… А ты как, держишься?
— Держусь, — улыбнулся Тешевич.
— Ну держись… Еще часика два посидишь с гостями, а потом вы с Хеленкой к себе отправитесь. Я вам на втором этаже отвел комнаты. Отдохнете…
— Да, не мешало б… — устало согласился Тешевич.
Алекса и впрямь утомила церемония, не вызывавшая у него ничего, кроме досады и усталости. Как-то уловив это, Шурка встревожился.
— Что, что-то не так?
— Нет, нет, что ты… — успокоил его Тешевич.
— Ладно, — облегченно вздохнул Шурка. — А вообще, чтоб знал, Хеленка у тебя — высший класс!