Казнен неопознанным… Повесть о Степане Халтурине
Шрифт:
На четвертый раз Анучин, подойдя, взял Степана под руку.
— Пойдем, я тебя провожу. Здесь этот аспид поговорить не даст.
— Да ведь искать будет.
— Пусть ищет… Скажу, курить ходил.
— Строго у вас.
— Не только с коров, но и с нас пытаются шкуры содрать.
— По сколько часов работаете?
— Часов по двенадцати… а когда работы много — и по восемнадцати…
— Стакнуться с начальством не пробовали?
— Иди-ка, попробуй — сразу взашей прогонят. Нашему ремеслу любого мужика за неделю обучат.
— Неужели
— Хромовщиков и шевровщиков уважают.
— А те стачек не устраивают, как на других заводах?
— Они все наперечет. И жалованье получают, как мастера. Чего им бастовать?
— Вань-ка! Вань-ка! — разнеслось по двору.
— Слышишь, меня орет мастер. Надо идти. Давай лапу, Степан. В воскресенье увидимся. Теперь представляешь, как живется нашему брату? То-то. Ну, будь здоров!..
Глава пятая
1
С Нового года в Вятке начались сильные морозы, которые держались до середины февраля. Ночами город словно вымирал. Будочники, спасавшиеся в домах, у жарко натопленных печек, рассказывали, что в город несколько раз с лесного берега реки забегали голодные волки. Этому верили, потому что на свежем снегу видели волчьи следы, а некоторые горожане не могли отыскать пропавших собак.
Но ни волчьи набеги, ни лютые морозы не могли удержать дома молодых горячих людей. В библиотеке Красовского, на квартире Трощанского и в некоторых других местах по определенным дням читались запрещенные книги, велись жаркие споры.
Степан Халтурин за это время научился разбираться в книгах, полюбил поспорить.
Однажды после собрания Степан остался у Трощанского. Когда все разошлись, он вышел из темного угла.
— Ты что, Степан, решил ночевать у меня? — спросил удивленный Трощанский.
— Нет, поговорить хочу.
— Садись, рассказывай, что тебе не дает покоя?
— Вот книжечку прочитал, — вытащил Степан из-за голенища тоненькую замусоленную брошюрку, — ну и душа горит…
«Сказка о копейке» — увидел Трощанский и улыбнулся.
— Душа горит, говоришь?
— Да. Потому что это не сказка, а сущая правда. Я сам деревенский — знаю, как живут мужики… Вот почитайте, что тут напечатано.
Трощанский взял брошюрку и стал читать вслух:
— «Тысячу лет правят цари народом русским, тысячу лет отцы и деды твои верно служили им. А много ли оставили они тебе от щедрот царских?!
Столько же ты оставишь детям своим!
Так довольно же тебе терпеть муку мученическую! Довольно тебе надрываться, на своих лиходеев работаючи! Поработай же, коли не погибла в тебе сила богатырская; поднимись, как один человек, на злодеев своих и истреби их с лица земли до последнего!
Пусть не поганят они землю русскую! Пусть не развращают они душ человеческих! От них одних все зло на земле… Настала пора подняться нам против злодеев наших».
Трощанский взглянул испытующе:
— Ты что же, Степан, не согласен с этим?
— Как не согласен? Всем сердцем согласен! Готов хоть завтра подняться. Одно понять не могу — как разрешили напечатать такие слова? Ведь написано: «С.-Петербург. Типография Сафронова. Дозволено цензурою…»
— Это для дураков напечатано, — подмигнул Трощанский. — Книжечка издана в Швейцарии, нелегально… Значит, взволновала она тебя?
— А как же! Глаза открыла. Теперь я знаю, какой дорогой идти.
В училище Степан по-прежнему совершенствовался в столярном мастерстве и в полировке.
— У тебя, Степан, талант, даренный от бога! — сказал ему как-то главный мастер Иван Иванович, жуя усы. — И нет у нас в училище другого молодца, который бы мог с тобой потягаться. Да и по губернии не много сыщется краснодеревцев, которые бы доходили в нашем деле до такой тонкости. Я так кумекаю, Степан, что тебе надо плюнуть на училище с его восьмирублевой стипендией и ехать прямо в Санкт-Петербург. Там ты будешь деньги лопатой грести.
— А зачем мне деньги?
— Эх ты, голова садовая! Да с деньгами можно весь свет пройти!
— А мне дядя говорил, что с топором весь свет пройдешь.
— Ладно, как знаешь, так и поступай, а только мне больше тебя учить нечему.
— Спасибо, Иван Иванович, я подумаю… С другими науками у меня дела плохи.
— Всего не выучишь, мил-человек. Надо одному богу молиться…
Степан и сам не раз задумывался о своей судьбе. «Пожалуй, верно, зря я буду тут киснуть еще три года. Учителя или агронома все равно из меня не выйдет. А прожить и столяром можно. Еще больше пользы принесу. Быть рабочим — самое милое дело. Вон сейчас по всей России какие постройки возводят! Рабочий человек становится главной силой. И на собраниях студенты призывают — крепить дружбу с рабочими. А я люблю свое дело. Оно горит у меня в руках. Чего же бежать от своей судьбы? Правда, в России тяжело живется нашему брату. Кабы за границу податься — другое бы дело…»
Мысль о поездке за границу занимала не одного Степана. На собраниях много говорили о несравнимо лучшем положении рабочих в Англии, Германии, Америке. Они и зарабатывают-де больше и живут лучше. Могут объединяться в профсоюзы и даже жить коммунами, как описывал Чернышевский
Как-то после собрания у Трощанского, когда почти до полуночи спорили о производственных коммунах, Степана догнал Николай Амосов, рыжеватый, веснушчатый парень, с которым Степан последнее время дружил, ценя в нем спокойствие и мудрость.
— А что, Степан, не поехать ли нам в Америку? А? Создали бы там коммуну и стали жить припеваючи. Ты мастак по слесарному делу, я — по кожевенному. Взяли бы еще кое-кого с собой. Как?
— Не знаю…
— А ты подумай. Там можно развернуться. А если не понравится — зашибем деньгу и вернемся в Россию. Где наша не пропадала, а?
— Ладно, подумаю. А ты готов?
— Я хоть завтра. Только не знаю, где деньги взять на дорогу?
— Можно заработать, если взяться артелью, как мой дядя. За лето, пожалуй, наскребли бы.