Казнить нельзя помиловать

Наседкин Николай Николаевич

Как бы всерьез ворча и как бы всерьез сердясь, Родион Федорович распахнул окна в комнате и на кухне, переоделся в домашнюю форму олимпийские штаны с лампасами, майку с надписью "Динамо" и шлепанцы. Только после этого замолчал и, потревожив дипломат, демонстративно выставил на кухонный стол ядовито-зеленую бутыль.

– Вот, ужинать будем.

Но на Николая, молча попыхивающего дымком в продолжение всей тирады товарища, тактика эта не подействовала.

– Тэ-э-эк-с! Значит, в запой решил? Я так понимаю?
– начал он медленно, весомо и тут же сорвался, по обыкновению зачастил: - Ну ведь договорились же, Родион! Вчера договорились.

Похмеляться не будем. Где твое слово? Ты что? Совсем хочешь кувыркнуться? Сейчас за один запах можно полететь. Сам же знаешь. Да что - служба. Сам говоришь, желудок замучил. Ты ж до срока не дотянешь. В свои тридцать завтра и кувыркнешься...

– Коля, - очень серьезным, каким-то торжественным голосом перебил Карамазов. Шишов встрепенулся:

– Чего?

– Возьми с полки Жоржа Сименона - во-о-он там. Возьми и подсчитай сколько литров спиртного выпивает в одной повести комиссар Мегрэ... Подсчитай, подсчитай! А ведь мне, Микола, до комиссара Мегрэ и по возрасту и по профессионализму - ох как далеко...

– Тьфу!
– Коля раздавил окурок в ракушке-пепельнице.
– С ним серьезно...

– Ладно, Коля, честное слово, мы только по стаканчику и - начинаем новую жизнь. Вчера уж больно мы на свадьбе перестарались... Давай, не будем друг дружке вечер портить...

Через полчаса они сидели за столом. В большой сковороде аппетитно парила картошка, стояла вспоротая банка ставриды в масле (гулять так гулять!) и алели в чашке крупно покромсанные и обильно политые постным маслом помидоры. Братья-следователи уже выпили по стопарику и рубали каждый за обе щеки. Притом Николай действительно рубал - ложкой со сковороды, почти не разжевывая; Родион же Федорович принимал пищу на отдельной тарелке и при помощи вилки, постелив на колени носовой платок... Интеллигентские штучки!

– Этот, как его? Николай, - утолив первый голод, хохотнул Карамазов, есть новый анекдот, слушай. Значит, заходит милиционер в магазин, одет в штатское, в выходной. Видит - мозги продают. И ценники висят: мозги инженера - 10 рублей килограмм, мозги спортсмена - 25 рублей, мозги милиционера - 100 рублей килограмм... Ну, ему, само собой, лестно стало. "Скажите, - спрашивает, - а почему милицейские мозги так дорого стоят?" "А вы представьте, - это продавец отвечает, - сколько понадобилось милиционеров, чтобы один килограмм мозгов набрать..." Ха-ха!.. Смешно?

Шишов хмыкнул, покачал головой.

– Тебя из органов надо гнать. За дискредитацию. Доболтаешься.

Подзакусили еще.

– Да, забыл совсем сказать, - начал Карамазов, - Фирсова-то, которого ты обнаружил, мне подкинули...

– Видишь? Значит - доверяют. А ты боялся.

– Да какое там "доверяют"! Просто все наши пинкертоны загружены, а у меня только попытка изнасилования... А это дело, судя по всему, не простое, думаю, и кагэбэшники подключатся: все ж редактор, член бюро обкома комсомола - вдруг враги перестройки его кокнули... Так что благодари Бога, что не тебе придется копать...

– Чё благодарить-то? Чё благодарить-то? Я тоже. У нас тоже свой труп. В субботу появился. И тоже - журналист.

– Да ты что?
– сразу заинтересовался Карамазов.
– Ну-ка, расскажи подробнее, не части.

– Да чего. Ты знал. Крючков его, Виктор. В "Местной правде". А в областной - рассказы его. Тебе нравились.

– Ну как же, как же, знаю - действительно, хорошо, умно пишет... Так что с ним?

– Что-что. Помер. В больнице. Заражение крови. Дней десять

назад пришел. Врач говорит - поздно. Пальца на левой руке нет. Среднего. Рука уж черная. А седни утром - жена его. Ольга. Так и так, говорит, неладно. Что да как? Приехал с рыбалки. После ночевой. А пальца нет. Сказал - нечаянно. Она ему: иди в больницу. Не пошел. А потом приносит деньги - три тыщи. В спортлото, говорит. Она мне деньги на стол. И заявление. Темное дело.

Они еще причастились. Шишов закурил новую сигарету.

– Тебе все равно легче, - сказал Карамазов.
– Жена его на твоей стороне, да и свидетели должны быть - ведь не в одиночку же он с ночевой ездил. А тут... Представляешь, жена-то Фирсова, Анна Андреевна Фирсова, в девичестве Фельдман, отказывается от него. Верней - от трупа. Я, заявляет, хоронить, его не буду - пусть его Куприковы хоронят... Девушка, с которой его нашли, оказалась Юлией Куприковой - девятнадцать лет всего, студентка... Да-а-а... Так что Анна Андреевна и говорить о покойном муже не может. И свидетелей, разумеется, найти труднёхонько. Единственная зацепка - машина и золото. Ограбили их, сам видел, подчистую - даже его одежду увезли. Но если машина и колечки уже попали в Дятловку к цыганам - пиши пропало...

Родион Федорович задумался, как бы между делом налил в стаканчик "Мятного", пополоскал им рот и машинально выпил.

– Этот, как его? Николай, пойдем-ка в залу да помозгуем вместе - там способнее...

Они сноровисто убрали со стола: сковородку с недоеденной картошкой под крышку и на плиту, пустую консервную банку - в ведро, чашки-вилки - в раковину, остатки ликера со стопками - так и быть!
– с собой в парадные апартаменты. Да и осталось-то по глотку, для бодрости.

В комнате Николай пристроился у открытого окна и задымил. Родион Федорович развалился на диван-кровати. Он уже целиком погрузился в свое дело, голова работала ясно, без скрипа.

– Как ты, Коль, думаешь, - спросил он, - сколько версий убийства можно в данном случае рассматривать?

– Почему - убийства? Вдруг - самоубийство?

– Ну, это полностью исключено. Что ты, сам не видел? По-твоему, кто-то из них убил другого, потом завалил ветками, сам забрался под них и самоубился? А вещи, оружие?

– Случайные люди. Увидели - унесли. Верней, увезли.

– Смешно ты гутаришь, Микола! Начитался, понимаешь, Агаты Кристи... Знаешь, что вскрытие показало? У Фирсова в животе сидит пуля калибра 5,6, выпущенная, скорей всего, из самодельного пистолета, и вся левая сторона груди разворочена зарядом крупной дроби - задеты аорта, легкое, сердце. От этой раны умер он практически мгновенно. А у девушки заряд дроби, но мелкой, сидит в правом плече, две ножевых раны на шее и - смертельная - на животе... Печень задета. Какое тут, к бесу, самоубийство - их расстреливали из обреза и пистолета, резали ножом, еще, хвала аллаху, топор не применяли... Сволочи!

Родион Федорович вскочил, разлил остатки, выпил свой стаканчик и, чтобы сосредоточиться, принялся ходить по комнате, словно по кабинету.

– Итак - убийство. Сколько версий и какие мы можем иметь в виду?

– Их и десять. И двадцать.

– Оно понятно, но мы возьмем для начала самые реальные... Их, я думаю, пока три: убить могли грабители, ревнители, назовем их так, и политические враги - тоже обобщенно говоря. Притом вторая версия состоит из двух подпунктов: а) ревновали Фирсова, б) отомстил человек, который любит Куприкову. Так-так-так... М-м-м...