Шрифт:
Лёгкий порыв ветра пробежал по моему лицу, взъерошил волосы на голове и слегка пощекотал лоб скользнувшей по нему чёлкой. Нельзя сказать, что мне это понравилось, но мне вообще мало чего нравится. Я открыл глаза и осмотрелся по сторонам.
В нескольких метрах от моего импровизированного пляжного «коврика», представленного старым выцветшим покрывалом, тихо плескалась речка. В поле зрения попала ветка, быстро перемещавшаяся по течению в сторону моста. «Ничего себе «ветка», – поймал я себя на мысли. – Скорей уж «бревно» целое».
Наша речка обмелела в последние годы. Сказалась
Между тем «ветка», которую я уловил взглядом, плыла почти по самой середине реки. Так что от меня она находилась хорошо так в двухстах метрах. Но видел я её вполне оформленной ветвищей, с обилием отростков и крупных зелёных листьев на них.
Впрочем, уже скрылся мой чудесный объект, эта «ветка-бревно». Течение унесло «бревноветку», проведя точнёхонько между опорами коммунального моста, не дало нигде пристать, а помчало дальше по речной глади. Пусть теперь другие зрители замечают, мне уже неинтересно, да и вообще неясно, чего я сейчас об этом задумался. Возможно, сказалось специфическое образование.
Тем летом я перешёл на четвёртый курс философского факультета. Помню это потому, что именно в конце четвёртого курса надо было защищать письменную работу по Льву Шестому. Описываемые же события складывались в начале того памятного года.
Идеями Шестова я заинтересовался, отойдя от вопросов свободы воли у гностиков и ортодоксальных христиан. Не совсем сам, конечно, заинтересовался. Подсказал научный руководитель, или «научрук» по-простому. Как там его звали?
Впрочем, неважно! Светлый был человек, умер совсем недавно, так и не дожив до двадцатых годов текущего века. Он весёлый и умный был, музыку прогрессивную предпочитал. Когда я поминал про Фредди Меркьюри и остальных «куинов», то морщился: «Надоело!».
В свою очередь научрук таскал своим подопечным (многие тянулись со своими курсовыми и дипломами к нему!) кассеты и диски с записями «The Doors», «The Who» и прочими «вкусностями». Я как-то мимо прошёл, а другие домой к нему наведывались, слушали, ценили. Потом узнал, что «ценности» не только духовного плана разделяли гости, особенно женского пола.
Между тем узнал я про неоднозначность научрука гораздо позже, и не от тех людей, что бывали у него в гостях. Как знать, не сгущали ли краски мои «информаторы», не наговаривали ли на человека? Их в гости не звали, ничем с ними не делились. Возможно, зависть глодала людей. Да и вообще нравы на философском такие, что не всем и пожелаешь.
Каждый член философского сообщества в моём городке выступал (выступала) представителем (представительницей) отдельной группы внутри «стаи товарищей». Действовали такие группы в интересах вожаков своей стаи, готовясь загрызть любого чужака. Поэтому и сообщения о «своих», и высказывания о «чужих» следовало подвергать сомнению.
Сложно сказать, везде ли философы таковы, но в моём городе точно. Кстати сказать, город носил, да и продолжает носить славное имя Мотск, притом, что жителей зовут «мотовичИ», с ударением на
Тем не менее, рассказ мой вовсе не о Мотске, его философах и даже, быть может, не совсем обо мне. Вспомнил я недавно иную славную страницу своей биографии. Ну, как «славную», скорее забавную. Вот к этим забавным и, надеюсь, поучительным событиям я и обращаюсь. Остальное же упомянул для понимания общего контекста, для антуража, так сказать.
***
Итак, ветерок заставлял волосы щекотать мне лоб. Ветки и брёвна плыли по реке. Я лежал на покрывале, а рядом со мной томик Льва Шестова. Вокруг загорали ещё несколько людей, не так и много, надо сказать. Погода наблюдалась в общем-то хорошая, хотя и не вполне солнечная. Облака периодически закрывали солнце, температура поднималась чуть выше тридцати градусов. Короче, было нормальное сибирское лето, нормальный речной пляж.
Покрывало лежало поверх песка, заботливо разбросанного по берегу реки. Впрочем, песок не вполне маскировал каменистую «натуру» пляжа. Идти к реке приходилось, чертыхаясь, ибо камни впивались в подошву стоп, благо, что идти недалеко.
Речное дно у нас илистое, по крайней мере, в десятке метров от берега. Правда, река неглубокая, так что плавать (кто умеет, я тут пас!) приходилось, перейдя реку едва ли не на треть ширины. Говорят, раньше (в пятидесятые-семидесятые годы прошлого века) было иначе. Но этого я не помню.
Берег был заполнен не только песком и камнями. Вокруг буквально врастали в него трубы, показывая на поверхности вытянутые полукруглые «спины», а в остальном скрываясь под землёй. Собственно, и не вполне ясно, есть ли внизу завершение трубы. Вполне возможно, что там только половина, отрезанная вдоль, и осталась. Впрочем, не это важно.
Я поднялся с покрывала, но в воду не пошёл. Встал на трубу, вросшую в землю, и начал прохаживаться по ней взад и вперёд. Имелась тайная мысль показать себя «во всей красе», да на других посмотреть, этак невзначай. Во все времена мешает мне природная скромность напрямую обращаться к людям, едва-едва увидев их.
Обычно я стремлюсь немного понаблюдать, как будто из засады, и лишь потом идти к людям с какими-либо вопросами и запросами. Вот и сейчас я довольно витиевато пытаюсь выразить простую мысль о знакомстве с девушками. Видите, как трудно приходилось мне в далёкие времена бравой юности?
Кстати сказать, наблюдения помогают, но не очень часто. Увидишь приятной внешности человека, понравится он тебе, захочешь подойти, а не решаешься! В голове мечутся мысли, а надо ли, не прогонят ли, не поздно ли уже? И часто бывает, что именно уже и поздно! Посмотришь, повздыхаешь, а момент упущен.
Поэтому корю, точнее корил себя (сейчас-то уже неактуально). Тогда же, в эпоху юности и игры гормона всегда понимал, что решительнее надо быть, не теряться по пустякам, а действовать. Только понимал я это, как говорится, «задним числом», когда уже и действовать-то смысла не находилось.