Кельтская волчица
Шрифт:
— Ты холодна. Но я уверяю тебя, ты скоро забудешь, как ты была холодна. Ты узнаешь наслаждение. Хотя мне известно, что ты никогда еще не изведала ласки мужчины, но ты и не захочешь ее изведать после, потому что их ласки быстры и мимолетны, их любовь быстро проходит, моя же длится вечно…
Жюльетта снова приблизилась к Лизе и обвила ее холеными, надушенными, теплыми руками: — мое искусство наслаждения неистощимо, — прошептала она, — Перед ним не устояли и великие, — и снова Лиза ощутила на себе всю гладкость и бархатистую нежность ее изящных рук. Снова словно гибкая, невероятно сильная змея обвилась вокруг тела девушки и проникновенной чувственностью оглушала тошнотворными, жадными ласками.
Вокруг
— Лиза! Лиза! Ты где пропала? — послышался с балкона голос матушки Сергии, звучавший против обыкновения очень сердито, почти угрожающе, — нянька Пелагея с ног сбилась, ищет тебя повсюду! Немедленно иди сюда! Промокнешь же!
Вот оно — спасение… Наконец-то. Словно Господь услышал ее молитву, и послал ей ангела во плоти, чтобы отстоять от посягательств совсем иных сил. Лиза почувствовала, как обвивающие ее руки сразу ослабили хватку и видение, устрашающее, потустороннее, начало ослабевать и таять в темноте. Она стала различать звуки окружающего мира: шум ветра в ветвях деревьев, шорох дождя по крышам, мяуканье кошки под крыльцом. С удивлением она заметила, что никакой грозы с громами и молниями вовсе нет — просто идет дождь, да и то, не сильный.
Видение же уносилось от нее прочь, волоча за собой жемчужный, смертельный саван, но оставался еще последний шепот, обжегший ей ухо точно раскаленной сталью — он все еще звучал в ее голове: «Я не ухожу, я остаюсь, мы снова свидимся с тобой! Помни об этом! Ты никуда, никуда не спрячешься от меня! Никто и никогда не спрятался. И тебе не удастся — стоит только встреться со мной. Помни!». Холодный, разозленный лязг зубов. Да, да, самый настоящий лязг, похоже, волчьих зубов у самого лица и впечатление полета, кувырка вокруг себя, словно ее выбросили откуда-то, и она резко приземлилась на ноги и теперь испытывала невероятное облегчение, ошеломленная, растерянная, испуганная, но все же свободная. Все еще — во власти над самой собой. Пока . Пока потустороннее снова не явилось к ней, чтобы напомнить о своем существовании. Увы, Лиза с ужасом осознавала, что ждать новой встречи, как и обещано, ей придется совсем недолго.
Мертвое тело молодого человека обнаружили рано поутру на небольшом островке посреди болота.
Нашел его неутомимый Данилка, пробившийся, едва рассвело, через густой колючий кустарник к самому краю топи.
По еще покрытой росой пожелтевшей прибрежной траве стелился широкий кровавый след, обрывавшийся в затянутую тиной воду, и сладковатый запах смерти разносил далеко свежий утренний ветерок.
Только выступив из кустов к болоту, Данилка — сам не робкого десятка, бывало, и на медведя в одиночку ходил, — сразу же ощутил пронзительный холод, который на мгновение превратил его в глыбу льда. Столько крови, сколько покрывало собой берег, никогда прежде не видел молодой охотник. Кровь была повсюду — на камнях, на песчаной гряде, переходящей в уходящий низом в заросли овраг, на листве кустарников вокруг. Даже казалось невероятным, откуда же взялось столько крови — запекшейся, побуревшей, покрытой мелкими капельками дождинок — словно остекленевшей под ними…
Однако тела нигде сперва не увиделось Данилке. Только подняв голову и взглянув на болото, углядел он страшную картину — на небольшом островке, шагах в пятидесяти от берега виднелся деревянный крест. К нему было привязано тело несчастного юноши, совершенно обнаженное, но узнать в нем Арсения можно было только по догадке — даже издалека было совершенно очевидно, что лицо сильно изуродовано.
Потеряв сперва дар речи от страха и ощущения несчастия, Данилка некоторое время оставался недвижим. После же смекнул, что ни в коем случае нельзя позволить несчастному князю Федору Ивановичу увидеть место гибели сына собственными глазами. Вряд ли сердце его выдержит такой удар.
Потому совершив большой объезд, чтобы ничем не привлекать к месту трагедии внимания, Данилка вернулся к лагерю охотников. Князь Федор Иванович, измученный долгими и бесполезными поисками накануне, спал на меховой подстилке у костра. Над ним от дождя соорудили подобие балдахина из конских попон и охотничьих плащей.
Увидев Ермилу, охранявшего сон хозяина, Данилка отозвал доезжачего. Отведя подальше, дабы никто не подслушал разговора их, поведал шепотом о своей печальной находке. Вместе решили, что как только проснется Федор Иванович следует убедить его не медля возвращаться в усадьбу, чтобы ухаживать за больной женой. А самим уж ехать к месту гибели Арсения, доставать его тело как Бог пошлет, и потом опять же с Божьей волей, кумекать, как представить трагедию безутешным родителям молодого человека.
На том и порешили. Долго ожидать пробуждения князя Федора Ивановича им не пришлось. Спал старик чутко, нервно — да и каков сон, если сын пропал на охоте без всякой вести, а жена дома от горя при смерти лежит. Только донеслось от ближайшей деревеньки петушиное какуреканье — сразу открыл глаза князь.
Приподнялся на локте от меховой настилки, на которой спал, кликнул, прокашлявшись, Ермилу. Спросил, — как почуяло сердце, — не нашлось ли чего. Твердо выдержав взгляд слезящихся глаз Федора Ивановича, доезжачий заверил его, что новостей, покуда, никаких нет.
Данилка же, как и сговорились, старался держаться в стороне, чтобы по виду его, не дай Бог, не приметил чего настороженный князь.
Поднеся хозяину для согрева чарку сладкой водки, насыщенной патокой и копченой говядины, нарезанной тонкими ломтями, для закуски, Ермила осторожно начал с ним разговор, что мол, видимо, затягиваются поиски-то молодого барина, а потому следовало бы переменить наметку, что изначально задумывали.
— Что же полагаешь ты, брат, — спрашивал у него Федор Иванович, протирая платком глаза, — неужто далеко в лес заплутал он? Подзабыл родные места, да и не в ту сторону тронулся. Не к усадьбе, а вовсе прочь от нее.
Перебирая на ходу в голове, какие бы вероятности исчезновения Арсения преподнести барину, дабы тот не сильно уж волновался пока, Ермило даже обрадовался, услыхав, как Федор Иванович сам подсказывает ему выход. Может и верно, сказать после, что так и не нашелся молодой человек в дремучем лесу, пусть надежда останется, а там уж как выйдет все. Будет ждать старик, поджидать сынка до самой смерти, с надеждой и отойдет в мир иной, сколько еще отмерил ему Господь…
— По всему выходит, верно то, — подтвердил Данило, ковыряя под ногтем, чтобы не смотреть барину в лицо: — там, за Андожской косой леса глубокие. Долго искать придется. Ты бы, Федор Иванович, лучше бы домой к княгинюшке своей отправлялся, а мы