Кенелм Чиллингли, его приключения и взгляды на жизнь
Шрифт:
— Почему? — горячо повторила она, но затем понемногу вновь обрела привычное спокойствие. — Это легко объяснить. Мистер Кенелм Чиллингли наследник старинного рода и, как мне говорили, значительных земельных владений. Лили Мордонт — никто, сирота, без состояния, без связей; ее опекун — скромный художник, которому она обязана кровом, приютившим ее. Она не получила такого образования, какое дают девицам благородного происхождения, она не видела того света, в котором вращаетесь вы. Ваши родители не имеют права позволить столь юному сыну свернуть с надлежащего пути ради подобного опрометчивого и неблагоразумного брака. А я никогда не соглашусь, да и Уолтер Мелвил не согласится, чтобы она вошла в семью, которая примет ее с колебаниями. Этого достаточно! Избавьтесь от таких легкомысленных представлений. И прощайте!
— Сударыня, — очень серьезно ответил Кенелм, — поверьте мне, что если б я не имел надежды, близкой к уверенности, что причины, которые вы выставляете против моего смелого желания, не будут иметь того веса в глазах моих родителей, какой вы им приписываете, я не стал бы говорить с вами так откровенно. Хотя я молод, я все-таки имею право сам выбрать себе жену. Но я твердо обещал отцу, что никому не сделаю формального предложения, пока не сообщу ему о моем намерении и не получу его согласия на мой выбор, а он менее всех на свете способен не дать согласия, когда моим сердцем владеет такое глубокое чувство. Мне не нужно богатой жены, а если бы я когда-нибудь захотел выдвинуться в свете, никакие связи не помогут мне в этом так, как одобрительная улыбка любимой женщины. От той, кто будет носить наше имя, мои родители будут считать себя вправе требовать лишь одного. Я говорю о том, что она должна иметь наружность, манеры, правила и — по крайней мере моя мать прибавит это — происхождение благородной женщины. Что касается наружности я манер, я с детства видел много людей из хорошего общества, но даже среди самых знатных не встречал никого, кто мог бы превзойти Лили изящной утонченностью каждого взгляда, врожденной деликатностью каждой мысли. Став моею, она наполнит меня не только любовью, но и гордостью. А то, что она не училась в пансионе всяким пустякам, поправить очень легко. Остается последнее — вопрос о происхождении. Миссис Брэфилд сообщила мне, что, по вашим уверениям — хотя обстоятельства, о которых я еще не имею права расспрашивать, сделали мисс Мордонт воспитанницей человека скромного происхождения, — она сама происхождения благородного. Вы отрицаете это?
— Нет, — не без колебаний ответила миссис Камерон, и в глазах ее блеснула гордость. — Нет, я не могу отрицать, что предки моей племянницы равны вашим предкам. Но что из этого? — с горьким унынием добавила она. Равенство происхождения кончается, когда люди впадают в бедность, неизвестность, забвение, ничтожество.
— Право, это просто печальное заблуждение с вашей стороны. Но, так как мы уже начали говорить откровенно, не дадите ли вы мне возможности ответить на вопрос, который, вероятно, будет задан, чтобы ответ мой уничтожил всякое препятствие к моему счастью? Какие бы причины ни заставили вас, пока вы живете так скромно в этом уголке, хранить молчание о родстве мисс Мордонт и вашем — а я очень хорошо знаю, что те, кого изменившиеся обстоятельства принуждают изменить образ жизни, не хотят высказывать перед посторонними притязания на более высокое положение, — каковы бы ни были, говорю я, причины скрывать семейные дела перед посторонними, не вверите ли вы мне, искателю руки вашей племянницы, тайну, которую ведь никак нельзя будет скрыть от ее будущего мужа?
— От ее будущего мужа? Разумеется! — ответила миссис Кэмерон. — Но я отказываюсь отвечать на расспросы человека, которого, мажет быть, никогда не увижу и которого знаю так мало. Я отказываюсь помогать устранению препятствий к союзу с моей племянницей, который я считаю неподходящим для обоих. Я не имею даже повода думать, чтобы моя племянница приняла ваше предложение, если б вы имели право его сделать. Я полагаю, что вы еще не говорили с ней как претендент на ее руку? Вы не открывали ей своих чувств, не пытались вырвать у нее, неопытной, никаких слов, дающих вам право думать, что ее сердце будет разбито, если она никогда больше вас не увидит?
— Я не заслуживаю таких жестоких и язвительных вопросов, — с негодованием возразил Кенелм. — Но я теперь больше ничего не скажу. Когда мы встретимся вновь, позвольте мне надеяться, что вы обойдетесь со мной не так сурово. Прощайте!
— Постойте, сэр! Еще одно. Вы непременно хотите просить вашего отца и леди Чиллингли согласиться на то, чтобы вы сделали предложение мисс Мордонт?
— Конечно.
— Обещайте же мне честным словом джентльмена изложить все причины, которые могут повлиять на их согласие: бедность, скромные условия жизни, незавершенное образование моей племянницы, чтобы они впоследствии не сказали, что вы обманом выманили их согласие, и не отомстили за это презрением к ней?
— Ах, сударыня, вы, право, испытываете мое терпение! Но я даю вам это обещание, если оно ценно для вас в устах человека, которого вы можете подозревать в умышленном обмане.
— Прошу прощения, мистер Чиллингли! Извините мою грубость. Но я так ошеломлена, что сама не знаю, что говорю. Но, прежде чем мы расстанемся, постараемся понять друг друга. Если ваши родители не дадут согласия, вы сообщите об этом мне — только мне, а не Лили. Повторяю вам, я ничего не знаю о ее чувствах. Но жизнь моей девочки может быть омрачена любовью к человеку, за которого она не может выйти замуж.
— Пусть будет так, как вы говорите. Но если они согласятся?
— Тогда поговорите со мной, прежде чем увидеться с Лили, потому что возникнет другой вопрос: согласится ли ее опекун… и… и…
— И что еще?
— Нет, ничего. Я полагаюсь на вашу честь и в этой просьбе, как во всем другом. Прощайте!
Она торопливо ушла, бормоча про себя:
"Они не согласятся. Дай бог, чтобы они не согласились, а если согласятся, тогда… Что тогда делать? О, если б Уолтер Мелвилл был здесь или если б я знала, куда ему писать!"
На обратном пути в Кромвель-лодж Кенелма догнал викарий.
— Я шел к вам, дорогой мистер Чиллингли, во-первых, затем, чтобы поблагодарить вас за милый подарок, которым вы порадовали мою маленькую Клемми, а, во-вторых, просить вас к себе, чтобы познакомить с мистером М., знаменитым историком, который утром приехал по моей просьбе в Молсвич посмотреть этот старый готический памятник на нашем кладбище. Подумать только, хотя он и не мог прочесть надпись, он знает ее историю. Оказывается, молодой рыцарь, известный своими подвигами в царствование Генриха IV, женился на дочери одного из тех знатных графов Монфише, которые были тогда самой могущественной фамилией в здешних местах. Он был убит, защищая церковь от нападения каких-то мятежников лоллардской партии, и пал на том самом месте, где теперь находится могила. Это объясняет ее местонахождение. Мистер М. узнал эти обстоятельства из старинных записей одной древней и когда-то знаменитой фамилии, к которой принадлежал молодой рыцарь Альберт и которая, увы, пришла к такому постыдному концу. Я имею в виду Флитвудов, баронов Флитвудских и Малпасских. Как будет разочарована хорошенькая Лили Мордонт, которая всегда воображала, будто это могила какой-то героини, рожденной ее собственной романтической фантазией. Приходите к обеду; мистер М.
– очень приятный человек и знает множество любопытных историй.
— Очень сожалею, но не могу. Мне необходимо немедленно возвратиться домой; я уезжаю на несколько дней. Ах, этот старинный род Флитвудов! Мне кажется, я, как сейчас, вижу перед собой серую башню, которой они когда-то владели. Последний из рода служил мамоне в духе "прогресса века" и был осужден на каторгу. Какая злая сатира на тех, кто чванится своим происхождением!
В тот же вечер Кенелм уехал из Кромвель-лоджа, но удержал квартиру за собой, сказав, что может неожиданно вернуться в любой день будущей недели.
Кенелм оставался в Лондоне два дня, выжидая, пока содержание письма, направленного им сэру Питеру, дойдет до сердца отца, чтобы лишь после этого лично обратиться к нему.
Чем больше размышлял он о нелюбезности, с какой миссис Кэмерон приняла его признание, тем менее приписывал этому значения. Многое из того, что сначала привело его в недоумение и рассердило, по мнению Кенелма, объяснялось преувеличенным сознанием различий судьбы у женщины гордой и знавшей лучшие дни и ее опасением, как бы его семья не приписала ей попытки поймать в сети молодого человека со значительными светскими связями и заставить его жениться на ее бедной племяннице. А если, как он предполагал, миссис Кэмерон когда-то занимала в свете гораздо более высокое место, чем теперь, — предположение его оправдывалось каким-то неуловимым светским изяществом ее манер, — а теперь, как она дала понять, зависела от милости живописца, только что приобретшего некоторую известность, — она, конечно, могла уклониться от перспективы стать предметом сострадания богатых соседей. Думая об этом, Кенелм признавал, что не более этих соседей имеет право расспрашивать о происхождении ее и Лили, пока он формально не приобретет этого права.