Кенелм Чиллингли, его приключения и взгляды на жизнь

Бульвер-Литтон Эдвард Джордж

— Какие же это книги? Осмелюсь предположить, что в обеих — стихи…

— Ошибаетесь! Обе — метафизического содержания и сухи, как обглоданная кость. Том, закурите трубку, а вы, сэр, обопритесь поудобнее о локоть, предупреждаю вас, что баллада длинная. Наберитесь терпения!

— Внимание! — сказал певец.

— Начали! — подхватил Том.

Кенелм стал читать, и надо заметить, что делал он это неплохо.

Супруга лорда Роналда

Часть I

Почему, когда звезды еще догорают,На площадь валит народ?Священного зрелища все ожидают:С рассветом колдунья умрет.За что же ей наказанье такоеНе портила ль нивы она?Не сбирала ль могильных трав для настоя?Не душила ль детей среди сна?Нет, казалось, была в ней благая сила,И не зналась она с сатаной:Голодных питала, недужных лечила,И считали ее святой.Но праведный муж — он вернулся из РимаПротив этих деяний восстал.Доказал он по Книге неоспоримо,Что дьявол ей помогал.А ведьма была знатна и богатаВластителя Клайда жена.Лишь пеня была бы церковью взята,Когда бы призналась она.Гляди, палачи уже за делом,Шериф и копейщиков ряд.Колдунья молча стоит, вся в белом,И тут же с Книгой аббат.И сожгли ее, а того аббатаВ епископский сан возвели.Но сын ее рос в отцовских палатахНаследником клайдской земли.Он статный стал воин и в юные годыУже был и смел и упрям.Спустил он корабль на суровые водыИ отплыл к полдневным краям.

Часть II

Привез лорд Роналд бог весть откудаЖену молодую домой.Не смел бы коснуться такого чудаСам Уоллес [121] , великий герой.Глаза как у дикой кошки горели,Готовой напасть на стрелка.За столом у нее все от страха немели,Не пили вина ни глотка.В ее речах — рычанье собаки,Когда птица вспорхнет перед ней.Похож на тучу в вечернем мракеЕе взгляд из-под властных бровей."Лорд Роналд, ответь, не в погоне ль за златомТы выбрал себе жену?""На Клайде сердца продаются богатымОткрой лишь пошире мошну!Поверь, мне жена и без денег отрада:Если б видел ее, как я,Ты бы знал, что иных мне сокровищ не надо:Всех краше супруга моя!"Однажды речь заводит такуюЕпископ пред королем:"Граф Клайдский дал дьяволу власть большую,Ведь кровь колдуньи в нем.Невесту себе, урода и злюку,Он привез из безбожной страны.Превращается ночью она в гадюку,На руке у ней — знак сатаны.Но если шотландца упырь восточныйНеслыханно так обольстил,Шотландец тот, без сомненья, порочныйИ душу свою погубил.Покончить бы вам с проклятым растеньем,Пора его растоптать,Причислить лен к церковным владеньям,А корень огню предать!""Святой человек, — усмехнулся Иаков [122] ,Речь твоя, как всегда, умна.Но на пажитях церкви — богатство злаков,Моя же нива бедна,А рыцарь легко победит наважденье,Коль жене не дано красоты.Мы завтра вынесем наше решенье.Приходи же с Книгой и ты!"

Часть III

Явился на суд королевский правыйЛорд Роналд с юной женой,И все бароны, придя для забавы,Затряслись, встретив взор колдовской.И с Книгой своей был епископ бледен,Как будто он камнем стал.Один лишь король мог смотреть на леди,Но голос его дрожал."Лорд Роналд, рыцаря без упрекаДостойна должна быть жена.Привез ты ее из страны далекой.Из какого же рода она?Принесла она золото или поместье?Соблазн, видать, был большой,Раз отдал ты руку и сердце невесте,Что видим мы пред собой!"Ответила леди, гневом пылая,И смеяться никто не дерзал:"Когда бы отца моего назвала я,Ты склонил бы колени, вассал!Ни поместья, ни золота я не имела,Ни румянца девичьей щеки,Но и стар и млад, если б я овдовела,Искал бы моей руки.Нет людей, кто в душе не таит вожделеньяОт небес, от земных друзей.Избраннику сердца мечтаний свершеньеДарю я с любовью моей.Пусть каждый себе самому ответит,Каких он жаждет утех,А после мой взгляд бесстрашно встретитИ вспомнит заветный свой грех!"И вспомнили все — и король и бароны,Каких кто жаждал утех.И каждый, чудовищем завороженный.Увидел заветный свой грех.Не упыря, а прекрасной девыУзрел он лик пред собой.А голос ее — в нем звучали напевы,А не звериный вой.И страстью к красавице все воспылалиИ смертью Клайду грозят.Мечи засверкали, и грянуло в зале:"На ней буду я женат!"Надвинулись черные волны тумана,Темно стало в зале от них.И стон предсмертный раздался нежданно,Раздался и вскоре затих.Когда же, мелькнув из-за туч размытых,Лучи вновь упали в окно,Епископ мертвый лежал на плитах,На рясе алело пятно.Лорд Роналд спокойно стоял возле телаИ вкладывал меч в ножны.Нахмурясь, он молвил: "Окончено дело.Исполнен обет жены!На что мне теперь ее вниманье?На что красота лица?И, помня о тайном своем желанье,Я вижу его, мертвеца.Заветный грех мой была расплата.Мне долго пришлось ее ждать.Но смыто все кровью того, кто когда-тоСжег мою невинную мать".Лорд Роналд прошел невозбранно вдоль зала,И каждый потупил взор.Свободно вышел он из порталаИ сгинул навек с тех пор.А леди, вдову его, все восхвалялиПревыше красивейших дев.Бароны, враждуя, ее осаждали,Спасенье души презрев.Дай боже, чтоб никогда вожделеньеНе сулило мне темных утехИ чтобы всегда мне внушал отвращеньеМой заветный грех.

121

Уоллес Уильям (ок. 1272–1305) — борец за свободу Шотландии. Подняв народ против англичан, он одержал победу над английскими войсками, но впоследствии потерпел поражение. Выданный англичанам, был казнен. Народ хранит память о нем в многочисленных песнях.

122

Иаков — Это имя носили шесть шотландских королей. В балладе, вероятнее всего, имеется в виду Иаков I (13941437), король Шотландии с 1423 г., бывший также поэтом. Ему принадлежит автобиографическая поэма "Книга короля". Иаков I был убит группой дворян-феодалов.

Когда Кенелм кончил читать, взгляд его упал на Тома, который повернулся к нему лицом, приоткрыв рот и пристально глядя вдаль. Щеки его побледнели, и он был исполнен ужаса и благоговения. Опомнившись, он попытался заговорить, улыбнуться, но не мог. Он быстро встал, отошел в тень темного вяза и прислонился к стволу.

— Что вы скажете об этой балладе? — спросил Кенелм.

— Она не лишена силы, — ответил поэт.

— Да, в своем роде.

Певец пристально посмотрел на Кенелма, потупил глаза и залился румянцем.

— Шотландцы — люди мыслящие. Шотландец, написавший эту балладу, может быть, вспоминал тот день, когда видел красоту на лице своего заветного греха, но, очевидно, его взор в конце концов исцелился от этого ослепления. Не пора ли нам двинуться дальше? Пойдем, Том!

Певец расстался с ними у ворот города, сказав:

— Я сожалею, что не могу больше увидеться с вами, так как ухожу на рассвете из Лакомба. Кстати, я забыл вам передать адрес, который вы просили.

Кенелм. Адрес той девочки… Я рад, что вы вспомнили о ней.

Певец опять пристально взглянул на Кенелма, на этот раз не опустив глаз. Но Кенелм смотрел на него так невозмутимо, спокойно, что его взгляд можно было бы назвать отсутствующим.

Несколько минут Кенелм и Том продолжали свой путь молча, затем Том прошептал:

— Не было ли у вас в мыслях поразить меня этими стихами вот сюда? — И он ударил себя в грудь.

— Стихи были написаны задолго до того, как я впервые увидел вас, Том. Но было бы неплохо, если бы они поражали всех нас. За вас я теперь не боюсь. Ведь правда, вы уже совсем другой человек?

— Я чувствую, во мне что-то меняется, — неуверенно и уныло ответил Том. — Но, послушав, как вы и этот господин говорили о вещах, которые мне раньше и невдомек были, я почувствовал, что у меня в груди — вы будете смеяться, когда я вам скажу, — трепещется что-то вроде птицы.

— Вроде птицы? Хорошо! У птицы есть крылья.

— Вот-вот!

— И эти крылья, которых вы прежде в себе не ощущали, как бы затрепетали и забились о проволоку клетки. Вы были в эту минуту верны инстинктам, мой любезный друг, инстинктам пространства и неба. Мужайтесь: дверь клетки скоро отворится. А теперь, переходя к практическим делам, я дам вам на прощанье совет: у вас живая и чувствительная душа, которую ваше могучее тело до сих пор сковывало и подавляло. Дайте простор этой душе. Займитесь прилежно вашим ремеслом: жажда упорного труда — это здоровый голод души. Но в свободные часы развивайте новые мысли, посеянные в вас разговором с людьми, привыкшими развивать свой ум больше, чем тело. Запишитесь в библиотеку, интересуйтесь книгами. Один мудрый человек сказал: "Книги расширяют настоящее, прибавляя к нему прошлое и будущее". Ищите общества образованных мужчин, а также и женщин. Когда рассердитесь на кого-нибудь, спорьте с ним, но не пускайтесь в драку. И не давайте одолеть себя вину — врагу, который сильнее вас. Если вы исполните все это, то когда я опять увижусь с вами, вы будете…

— Постойте, сэр, мы опять увидимся?

— Да, если оба останемся живы, я это обещаю.

— Когда же?

— Видите, Том, нам с вами нужно кое-что в себе преодолеть: вам отдыхом, а мне — движением. Я странствую… Дай бог, чтобы каждый из нас стал лучше к тому времени, когда мы опять пожмем друг другу руку. Прошу вас, Том, следуйте моим советам, и да пошлет вам господь счастья.

— И вас да благословит господь! — с жаром воскликнул Том, и слезы овлажнили его голубые глаза.

ГЛАВА XIV

Хотя Кенелм оставил Лакомб во вторник утром, он явился в Нисдейл-парк только в среду, незадолго до обеда. Его приключения за этот промежуток времени не стоят того, чтобы особо на них останавливаться.

Он надеялся еще раз встретиться с поэтом, но больше его не видел.

Прибыл его чемодан, и он со вздохом надел на себя фрак.

— Увы, как скоро мне пришлось опять влезть в свою прежнюю шкуру!

В доме собралось небольшое общество. Гостей пригласили, имея в виду предстоящие выборы. Это были сквайры и духовные лица из отдаленных частей графства. Первым среди гостей по рангу и значению был Джордж Бельвуар. Такое событие, как выборы, ставило его в центр общего внимания.

Кенелм выполнял свою роль в этом обществе с безропотностью, походившей на покаяние.

Первый день он говорил мало, и дама, которую он сопровождал к обеду, сочла его очень скучным молодым человеком. Трэверс напрасно старался расшевелить Кенелма. Сквайр предвкушал большое удовольствие от беседы со своим чудаковатым гостем, который был достаточно словоохотлив в парке, но теперь ему пришлось разочароваться.

— Я похож на бедного лорда Помфрета, — шепнул он миссис Кэмпион, который, восхитившись веселым разговором Панча [123] , купил его и, принеся домой, был удивлен, что Панч не говорит ни слова.

123

Панч — английский Петрушка, герой балаганных кукольных представлений. Так же называется игрушка, изображающая Панча.

— Во всяком случае, ваш Панч слушает, — сказала миссис Кэмпион, слушает и наблюдает.

Джорджа Бельвуара, напротив, все нашли очень приятным. Хотя по природе Джордж был не слишком живого нрава, он старался казаться веселым: хохотал со сквайрами, рассуждал о балах и крокете с их женами и дочерьми, а когда после обеда он, как Катон, "подогрел свою доблесть вином" [124] , эта доблесть проявила себя похвалой хорошим людям, то есть людям его партии, и анафемой людям дурным, то есть людям противной партии.

124

"…как Катон "подогрел свою доблесть вином"…" — В старости римский писатель Катон сделался любителем вина, о чем упоминает Гораций ("Оды", III, 21).

Время от времени он обращался и к Кенелму, и тот неизменно отвечал:

— В этом действительно есть немалая доля истины. Первый вечер кончился так, как это обычно принято в загородных домах: гуляли при лунном свете по террасе перед домом, юные девы распевали романсы, почтенные люди играли в вист. А затем, как полагается, вино с водой, подсвечник, курительная комната для курящих, а для некурящих — удобные постели.

В продолжение вечера Сесилия по обязанности хозяйки, а отчасти из свойственного людям добрым и благовоспитанным сострадания и застенчивости делала что могла, стараясь вытащить Кенелма из того одиночества, которым он успел себя окружить. Но попытки дочери, как и отца, были тщетны. Кенелм отвечал ей со спокойной уверенностью, которая должна была убедить ее, что ни один человек на свете не имел меньше права на снисхождение к своей застенчивости и на то, чтобы хозяйка заботилась о его удовольствии или, лучше сказать, смягчении его неудовольствия. Но ответы его были односложны, и давал он их с видом человека, который думает про себя: "Хорошо, если б она оставила меня в покое!"