Кент
Шрифт:
Я не смогу оставаться здесь!
— Ты сюда работать пришла или сопли пускать?! — я подпрыгнула, когда рядом со мной с грохотом опустился на барную стойку очередной поднос, заставленный новыми заказами, — То, что происходит на ринге, не твоего ума дело и не твоих глаз работа! Займись уже, тем, чем должна, или вали отсюда!
Господи…никакой древний Рим с его гладиаторскими боями и жестокостью не сравниться с «неземным обаянием» этого засушенного стручка с замашками самого Калигулы воистину!
Лишь бы отработать эту ночь, а там
Собраться с мыслями все-равно не получалось, когда я рассеянно наблюдала за тем, как в помещении появились какие-то неприметные люди, которые очень быстро и незаметно убрали с пола осколки, поставили на места все столики и исчезли так же внезапно, как появились, отчего становилось очевидным, что подобное поведение посетителей здесь было нормой.
Нет, я не привыкну…но эту ночь нужно было провести достойно, чтобы большому боссу потом не докладывала эта сопля за барной стойкой о моем очередном проколе.
Едва ли потом мне поможет даже Бродяга.
Черт возьми, я старалась быстро ходить между столиками, глядя лишь себе под ноги, но буквально кожей чувствовала на себе его навязчивый, тяжелый, раздевающий взгляд, пока комментатор этого боя вещал откуда-то из колонок, что любой желающий может опробовать свои силы в бое с непревзойденным победителем, свергнуть с престала которого еще не смог никто.
Неужели этот полоумный мужчина искренне думал, что среди посетителей найдется хоть один во всю голову больной, кто войдет в клетку и встанет напротив того, кто заработал только за эту ночь пару мешков денег тем, что делал из человека кровавую тряпочку, которую потом поспешно уносили какие-то люди на носилках?!
Я уже ненавидела столики в каждом ряду, начина с седьмого, потому что они были ближе всего к рингу…и ходящему там Бродяге, который спокойно курил и щурился, раздевая меня своими наглыми глазами, словно вокруг него не было толпы людей, что снова жаждала битвы, крови и боли, готовые платить за это еще и еще.
Поставив последние наполненные стаканы за столик номер девять, и резко развернувшись на каблуках, чтобы уйти, как можно быстрее, не поднимая глаз на Бродягу и его разъедающий меня взгляд, я поняла, что не могу сделать и шага вперед.
Нет, меня не контузило от его совершенно животной харизмы и этой опаляющей сексуальности, которая граничила с животной похотью.
Я не могла сдвинуться с места физически, потому что за подол и без того короткой юбки меня держал какой-то тип, ухмыляясь и рассматривая не слишком-то прилично.
— До скольки работаешь? — пробасил он, не отпуская юбки, даже когда я дернулась, не боясь, что часть пышного подюбника останется в его руке.
— Вы в это время уже будете спать, — сухо отозвалась я, снова пытаясь вывернуться из его руки, понимая, что этот ответ ему явно не понравился, когда мужчина с силой дернул меня ближе к нему, отчего я пошатнулась и проехала на каблуках по паркету.
— Тебя не учили, что дерзить клиентам
— А вас не учили, что заигрывать с обслуживающим персоналом неприлично и явно унизительно для такого выскородного типа, как вы?..
Вообще-то эту фразу можно было рассмотреть даже как своеобразный комплимент, вот только у того, чье АйКью ниже улитки в период спаривания, шансов увидеть в словах что-то скрытое и явно положительное было равно полному нулю.
Гнусный тип резко отпустил подол, отчего я свалилась как раз между столиков, пробороздив коленками паркет и даже умудрившись разбить их в кровь, подумав почему-то лишь об одномс явным облегчением — ничего не разбила, кроме себя.
И все было бы не так плачевно и унизительно, если бы на этом все и закончилось, и этот мужчина не поднялся бы со своего места в тот момент, когда я пыталась подняться на ноги, упираясь руками в пол, обхватывая меня сзади за бедра и с гнусным хохотом подвигав весьма характерным движением своими бедрами, отчего я снова полетела вперед раздавленная и униженная под его рык:
— А теперь представь, как я трахаюсь!
Я не могла себе позволить разрыдаться оттого, как все его дружки хохотали, рассматривая меня, и комментируя нагло издеваясь, как он заловит меня ночью после работы и покажет все в подробностях, после чего я буду бегать за ним, как ручная собачонка.
Я старалась сохранить последние крохи гордости, пытаясь подняться с колени так, чтобы лишний раз не светиться трусиками перед всеми, когда меня снова бросило в холодный пот, оттого, что Бродяга, словно заправский горилла, ловко цепляясь пальцами за сетку клетки, добрался до самого верха, просто напросто спрыгивая вниз в зал и двинувшись прямо к нам.
БЕДА!!!
По маниакальному блеску его диких глаз можно было понять сразу же, что он нашел себе нового солдатика в синем углу ринга, которого можно лупить и ломать, как только душе угодно.
Лишь когда Бродяга дошел до нас под стихшие голоса мужчин в зале, которые вытягивали шеи, чтобы все рассмотреть получше, готовя новые деньги для нового шоу с расчлиненкой и человеческой отбивной, я вдруг увидела, что он ходил босой и на его груди болталась та самая армейская подвеска.
Он молча протянул мне руку, легко поднимая с пола, и кивая куда-то за мою спину напряженно и тяжело:
— Иди в уборную.
Если бы я только знала, где она находится!
Но я не то, что возразить, даже пикнуть не посмела бы, послушно зашагав вперед и вздрогнув, когда на моем пути возникла мощная фигура, которая дыхнула сверху уже знакомым голосом:
— Идем, крошка. Больше тебя никто не тронет.
Зак!
Прижавшись к его груди, я торопливо зашагала вперед, слыша за спиной приглушенный, насмешливый и вместе с тем тяжелый голос Бродяги, который явно обращался к тому мужчине: