Кентавр на распутье
Шрифт:
– Ладно, отправляйся, – велел Эдвин горничной. – Не то пропустишь свой сериал. Мы уж здесь сами!..
И снисходительно улыбнулся: дескать, простим ближнему слабости. Может, он и в Собор пробрался затем, чтобы обрести подходящий фон?
– Итак, – произнес Эдвин, когда за женщиной закрылась дверь, и снова поднял бокал, уже наполненный, – за что пьем?
– За что хочешь. – Из приличия я пригубил свой. – Лично я пришел за ответами.
Расспрашивать про домик на набережной я не собирался, и даже «лупить по площадям» вряд ли стоило. Эдвин достаточно
– Хотя бы притворился, что рад видеть! – похмекал он.
– Зачем? Ты знаешь, что я знаю… К чему эти игры?
– Ну-у… приходится ведь носить маски.
– У меня в запасе лишь одна – непроницаемая. Устроит?
– Бог с ним, обойдемся! В конце концов, даже общение с умным врагом приносит удовольствие. Но ведь ты мне не враг? – прибавил Эдвин с надеждой.
Я кивнул, соглашаясь скорее с тезисом насчет «умного врага». Впрочем, я действительно ни с кем не враждую – пока не нападут.
– Значит, угощение как бы плата? – спросил хозяин, озирая манящие блюда уже с сомнением. Его нацеленная вилка застыла в воздухе, словно раздумывая, в какую сторону двинуться.
– За визит. Понравятся ответы – подброшу еще что-нибудь соразмерное.
– Уже легче, – выдохнул он, и вилка спикировала на цель. – Ты ведь не станешь покупать меня, как должностное лицо?
– Как должностное ты и этого не стоишь, – кивнул я на блюда. – И само лицо у тебя неважнецкое, уж извини. Остается надеяться, что хоть мозги не заплыли, иначе напрасно я пришел.
Наверно, я сгущал краски. Но с последней нашей встречи Эдвин набрал не меньше полупуда, а ведь излишков хватало и раньше. Правда, усы тоже сделались пышней, будто он равнялся на казачков. Кстати, их Эдвин и представлял в Соборе, хотя сам был иных кровей. Что не мешало ему время от времени наряжаться, как на маскарад, благо здешние атаманы уже произвели своего трибуна в полковники. И лихо ж он гляделся с шашкой на боку и с перетянутым портупеей пузом! При том, что в домашнем облачении – вылитый турецкий паша. С ма-аленьким таким гаремчиком.
– И часто пользуешь ее? – спросил я, кивая на дверь.
– Ну, надо же сбрасывать напряг!
– Зачем сбрасывать? – возразил я. – Почему не направить на благое дело? Учись у йогов.
– А ты что, – с любопытством спросил Эдвин, – действительно не спишь со своей домоуправительницей?
– С Дворецким, – фыркнул я. – Тебе-то какая разница?
– Так ни разу и не ублажил бедняжечку? – не поверил он. – Разгуливает, понимаешь, в чем мать!..
По-моему, Эдвин даже подмигнул мне. Надо ж, и этот в курсе. Будто не на отшибе живу, а в самом центре, за прозрачными стенами. И что Инесса так волнует здешних самцов: потому лишь, что ходит нагишом? «Основной инстинкт», ну конечно. Лишь заметил голую тетку, надо набрасываться, пока не опередили. Каждый метит территорию, как умеет. Кобели лапу задирают, котяры – хвост. А мужики, как водится…
– Ее право, – сказал я. – Лишь бы с хозяйством справлялась. Или, по-твоему, обязательно совмещать?
– А разве это не разумно? –
– Уж это мне большинство, – не пропустил я. – Скажи еще: «народ»!.. Вот к этому ты и пришел после долгих лет, да? А как же высокие чувства?
– Они годятся для стишат, песенок. Жизнь – это проза, мой друг. И не следует путать ее с иллюзиями, создаваемыми для приукрашательства… к слову сказать, мною тоже.
– А что, с твоими надомницами впрямь сводится к физиологии? Или все же мотают нервы?
– Кабы не эти заразы, – признался Эдвин, – сколько бы я натворил!
– А ты твори, – посоветовал я. – В полную силу. Тогда станет не до них. Сублимация, понимаешь!
Но предложение не вызвало у него энтузиазма.
– Слаб, слаб человек, – вздыхая, посетовал он.
– Это ты слаб, – возразил я. – Нечего обобщать.
– Но разве ты чужд соблазнам?
– Прежде всего, я чужд дурным примерам. А вот тебя увлечь за стадом – пара пустяков.
– Слава богу, – со скромной гордостью поведал Эдвин, – в таких делах я не среди отстающих. Селянки на меня не в претензии, насколько знаю.
– Скажи еще «пастушки» – съязвил я. – И это тебя поставили растлителей из храма изгонять!
– Мой милый, «что дозволено Юпитеру…»
– Ну какой из тебя Юпитер? – хмыкнул я. – Тебе и до быка далеко. Нормальный боров, отъевшийся, возомнивший о себе.
– Ну, ты строг, – благодушно улыбнулся хозяин. – Прямо цербер! Скоро кусаться начнешь.
– Хватит зоологии!
– Что ж, перейдем к делу, – вздохнул он.
– А дело в следующем. На ваши тараканьи бега я до сих пор поплевывал с колокольни, но теперь потребовалось разобраться. А ты в этом котле варишься долго, наблюдаешь изнутри…
– Все-таки ты пришел за секретами.
– Засунь их себе в задницу, – предложил я. – Для сохранности. О чем вы талдычите на закрытых сборищах, меня не колышет. А вот что ты сам думаешь о ситуации?
Эдвин потупил глаза, сделав вид, что увлечен едой. Он был вовсе не глуп, но ограничен – старыми комплексами, нынешним бессилием. И по его классификации я относился скорее к бандитам, нежели к торгашам. А бандитам лучше не перечить, по крайней мере наедине. Зато с экрана Эдвин смотрелся грозно: язвил, клеймил, обличал. Тоже, свободный художник! «Что воля, что неволя…» Уж лучше быть Моськой, чем обслуживать губернских слонов.
– Хочу знать расстановку сил в губернии, – сообщил я. – Что вы, соборники, реально можете? Оставил вам Клоп хоть какие игрушки, кроме телестудии да пары редакций?
– Мы определяем стратегию, – сказал Эдвин значительно.
– Которой никто не следует?
Хозяин поглядел на меня с неудовольствием. Пожалуй, впрямь лучше не встревать, иначе не запоет соловушка… не зачирикает, не затокует.
– Ну-ну, – подбодрил я. – Дальше.
– Стратегия – это раз, – загнул Эдвин пухлый палец.