Кентавр на распутье

Иванов Сергей Григорьевич

С помощью всезнающего Дворецкого я на диво быстро, учитывая состояние, отыскал диагност. Затем подключил его к сети и сунул палец в отверстие. Укол возвестил, что обследование началось, но минута уходила за минутой, а на дисплее ничего не менялось. Пока прибор не сообщил с идиотским апломбом, что яд, видимо, относится к биологическим, – а то я не знал!.. Чуть погодя он предположил, явственно сомневаясь, что более всего это смахивает на укус каракурта и что внутримышечное введение 30-40 мл соответствующей сыворотки во всяком случае не повредит.

Тотчас я послал запрос в свой банк данных и выяснил, что мои симптомы имеют мало общего с последствиями такого

укуса: ни судорог, ни рвоты, ни озноба. Очень раздражала неконтролируемая дрожь во всем теле, будто у меня вконец разладились нервы. Боль терпимая, а вовсе не жгучая, и слабость не такая уж сильная. Страх смерти, конечно, присутствует, но кто бы на моем месте не перешугался? Противокаракуртной сыворотки у меня, разумеется, нет. Однако можно попробовать раствор марганцовки, обильное питье и грелки.

Все это чушь! Либо прибор барахлит, либо яд выпадает из его диапазона – хотя разработчики клянутся, будто охватили все мыслимые варианты. Или это новая разновидность? Но такой разброс! Что общего у пустынного паучка с морским чудищем, куда больше смахивающим, скажем, на медузу-физалию? Хотя и там симптомы иные. Ни паралича, ни ожогов, ни удушья у меня пока, слава богу, не наблюдалось.

Прибежала всполошенная Инесса, наверно, разбуженная Ханом. А нашла меня, должно быть, по мокрым следам – эдакую груду, сваленную в углу. Как и всегда, ее натурный вид оказался приятен моему взору, даже индикатор неожиданно среагировал. Значит, жить буду… некоторое время.

– Спи себе, – еле ворочая языком, велел я. – Ложная тревога.

Кажется, она не расслышала. Зато я впервые увидел, как Инесса плачет, некрасиво морща лоб и тонко всхлипывая, – верно, от страха. Еще бы, остаться без покровителя!

– Я в порядке, – напрягаясь, добавил я. – Спать, спать… Место!

Недоверчиво оглядываясь, женщина удалилась – слава богу, без пререканий. С трудом я поднялся и перебрался в кабинет, придерживаясь рукой за стену. По-моему, головокружение пошло на спад – или я приноровился к нему. По крайней мере хуже не становилось, а значит, со «страхом смерти» можно не пережимать. Действительно, словно в боевике: столько всего и сразу. Осталось выяснить, степень достоверности эпизодов. Может, это и вовсе бред?

Выведя на экран береговой рельеф, я увеличил участок, где скрылось чудище, и сосчитал пещеры, уже нанесенные мною на карту. Выбирать было из чего, но теперь я хотя бы знал, где установить «глазки», а затем, если повезет, засечь тварь, устроить ловушку. И на какую приманку ловить гадину – нешто опять на живца? Как мне наскучила эта роль!.. Может, поручить ее другому?

Одно хорошо: к скорбной той тропке, сложенной из рыбных скелетов, «русалка» не имеет касательства. Уж пусть зверствуют чудища: им положено, – а красоткам злодейство не к лицу. Ну оборотень – так и что? После Галлы смешно пугаться пловчих!..

Чувствовал я себя по-прежнему скверно, однако мир больше не вертелся каруселью, да и сна ни в одном глазу – взбодрило-таки меня купание! А восседать в кресле, развалясь почти до горизонтали, не мешала даже нынешняя слабость. Сосредоточась, я вспоминал все, что видел или узнал сегодня, и сбрасывал Дворецкому фактик за фактиком. А уж он находил для них подходящие места, словно укладывал мозаику. Постепенно на экране формировалась трехмерная схема, составленная из радужных шаров, каждый из которых некоторое время блуждал по виртуальной невесомости, прежде чем обосноваться в своем узле. И сами шары при ближнем рассмотрении походили на модели звездных систем, где планеты увязаны накрепко, взаимодействуя по сложным законам. Затем меж узлами протягивались, образуя причудливую сеть, тугие жгуты, скрученные из разноцветных нитей. Большинство шаров отчетливо наливались красным, цветом опасности и угрозы, – кто сильнее, кто слабее. Больше других пламенели скопления, где главенствовали Калида и Клоп, – ну, это я с самого начала подозревал. Зато домик на тихой набережной, где обитала странная компашка, оставался безмятежно зеленым: чем бы ни занимались там, агрессии в этом не проступало. И слава богу, а то я уж подумал, что меня приворожили, – настолько влекло к тамошним обитателям.

Закончив с моделированием, я снова уплыл в Океан – не столько за информацией, сколько для отрады. Хотя и в нем хватает мест, больше похожих на зловонные топи, – своеобразные саргассовы моря. После начальных экскурсий я редко заглядывал туда, но сегодня решил освежить впечатления. Оказалось, смраду там даже прибавилось, что понятно – на этом пути трудно затормозить. А более всего в «саргассах» вырос спрос на детишек. То есть педофилия выбилась в явные лидеры и даже шла с немалым отрывом – остальные, включая снафферство, все чаще подстраивались к ней, доводя сей выверт до полной мерзости. Кстати, помимо взрослых торговцев падалью, в Океане развелось немало предприимчивых крошек, готовых за скромную плату демонстрировать все, что у них проклюнулось: даже не бутоны – почки. Некоторые заплывали дальше и предоставляли миру любоваться на свои шалости, от неумелых пока мастурбаций до кувырканий с приятелями. Были и такие, кто кувыркался отнюдь не с юнцами, а это уже смахивало на мазохизм.

Но «саргассы» впрямь затягивали – судя по напавшему на меня жору, я бултыхался в Океане не первый час. Зато аппетит обнадежил насчет здоровья: значит, поживу еще, если организм требует подпитки. Тотчас рядом возникла Инесса, даже не шурша одеждой – за полным ее отсутствием. Аккуратно сгрузила на столик, рядом с пультом, две чашки дымящегося кофе, вазу с крекером и розетку с вареньем – как раз то, к чему у меня сейчас лежала душа. Такая предупредительность смахивает на волшебство. В самом деле, приятно иметь в хозяйстве домашнего джинна.

Подкрепившись, я наконец вырвался из «саргассов», так и не поняв, что меня-то туда влечет, – неужто я настолько порочен? Честно сказать, из всего тамошнего букета меня по-настоящему бесят лишь насилие да принуждение. Но примерно так же я отношусь к морали, если ее навязывают.

Когда ко мне уже подкатила сонливость, настойчиво требуя завязывать с делами, вдруг поступил вызов от Аскольда. Изумленно вскинув брови, я откликнулся, щелкнув по клавише. Напротив, словно бы за стеной, образовалась фигура главаря, выряженная в щегольской халат, и нарисовался кабинет, обставленный с продуманным уютом. За спиной Аскольда виднелась дверь, открытая словно невзначай, а за ней, в сумраке, светилась кровать, на которой спала, разметавшись, женщина со светлыми кудряшками, небрежно прикрытая смятой простыней.

Все это я ухватил за секунду, а в следующую уже вопросительно глядел на главаря, предоставляя ему заговорить первым.

– Выглядишь хреново, – заметил он без церемоний. – Досталось вчера?

Скорее уж сегодня. Впрочем, зависит от распорядка.

– А ты уже проснулся? – удивился я. – На тебя не похоже.

Аскольд усмехнулся, словно бы скривился.

– Знаешь анекдот? – спросил он. – Просыпается чувак поутру, на столе писулька: «Уехала навсегда. Твоя крыша». Вот, встаю теперь раньше, чтобы ее не проспать.