Кентавр на распутье
Шрифт:
– Если трупы найдет.
– Да господи, кто будет всматриваться? Сейчас такого добра!.. А родичи – народ сознательный, сами из этой среды.
– Несмешиваемые среды, ага, – хмыкнул Гай. – Проблема чистой породы стоит ныне остро, как никогда. Прямо питомник, а не Двор.
– Я почти жалею, что сбросил это в Океан, – сказал я. – Ведь бог знает, во что выльется.
– Попробовал бы не сбросить! Тогда бы тебя сбросили, вместе с домом. Рванули б всю скалу, не задумались. Моментом – у море.
– Ты когда примешься за обработку – а, Гаеныш? И сколько проваландаешься?
– Так ведь сам не знаю, чего от себя ждать, – засмеялся он. – Стал такой загадочный! И режим полетел к черту.
– Погубит тебя беспорядочная жизнь, – заметил я. – И ладно бы половая… Кстати, как там Карина?
– Спит уже, – сообщил Гай, машинально переходя на шепот, даже оглянувшись зачем-то. – Умаялась, бедная.
Его глаза подернулись негой, будто гостья уже предоставляла ему для любования свои формы – скажем, разметавшись на постели в обнимку с Мишелем и как бы ненароком сбросив с себя простыню. Или забыв притворить дверь в душевую. Бедняга Гай – какую же мину я ему подложил!
– Ну конечно, – проворчал я. – Это мы прохлаждались.
Наклонив голову, Гай поглядел на меня с интересом. А может, считал ссадины да порезы на моем теле.
– Знаешь, чем отличается добротный боевик от дешевки? – спросил он. – В добротном каждый эпизод правдоподобен. Другое дело, что в реальной жизни они не ходят косяком.
– И в какой боевик угодил я? Конечно, если ты не перепутал жанр.
– В смысле?
– В боевике герой всегда на коне…
– Или под щитом, – хихикнул Гай.
– А я едва унес ноги.
– Так ведь это ж не финал! – утешил он. – Чем больше терний, тем слаще победа.
– Если доживу. По мне, это больше смахивает на триллер. Ведь столько покойников повидал!
– Н-да, – вздохнул Гай, снова оглянувшись. – «Жить стало веселей». Что происходит, Родион?
– Кабы не отсутствовал, может, не заметил бы перемен. А так…
– Дичают люди, да? Звереют?
– В такой обстановке это процесс естественный. Когда дерутся за выживание, каждый проявляет свои настоящие свойства, включая не лучшие. Но тут другое. Это как эпидемия, понимаешь? Откуда-то по городу расходится порча, и кто подхватывает ее, теряет себя прежнего.
– А что взамен?
– Вот это я еще не понял.
– Может, разновидность водобоязни? Так сказать, латентная форма.
– «Тихо шифером шурша, едет крыша не спеша», – процитировал я. – А черт его знает!
– Выходит, Калида заделался снаффером? В дополнение к прочему.
– Мне показалось, «это жжжжжж – неспроста», – сказал я. – То есть снафферство тут скорее средство. Ведь Дворовая команда, проигравшая из-за меня, оказалась на трибуне не случайно. Кто у нас более склонен к садизму, но не может себя реализовать?
Уж не те, кто занят серьезным делом.
– «У нас» – это где? – спросил Гай. – В городе, в губернии, в России…
– На шарике, – ответил я. – В России, правда, заметней.
А здесь и вовсе вопиет – «город контрастов». Кто пониже да победней, становится серийщиком, самолично ублажая свой Голод. Но если человек заимел власть…
– Имеешь в виду чинуш?
– Причем высшие слои. Самой природой в них заложено стремление карабкаться по головам, а вот настоящей крови недостает. Потому и клюют на такие зрелища. Затем мало-помалу втягиваются – уже в действо. И что-то происходит с ними в процессе. Нагоняя на других страх, они и в себя впускают Ужас, а подчиняя слабых, сами становятся холуями. И тут Калида подминает их под себя, потому что истинный раб жить не может без хозяина. Раньше это присутствовало в них неявно, а после обработки делается императивом.
– Да, но убивать их было зачем?
– А на что Калиде высвеченные? Из будущих слуг сразу превращаются в лишних свидетелей. Крутенек наш толстун – этого не отнять!
– Во всяком случае, твою теорийку стоит обмозговать, – заявил репортер. – О результатах сообщу.
Что хорошо в Гае: он ничего не отвергает с порога – из-за того лишь, что странно звучит.
– Кстати, Карина из тех, кто смотрит в зубы дареным коням, – предупредил я напоследок. – Не обольщайся.
– Ну какой из меня конь? – засмеялся Гай. – Так, ишачок. Да и зубы, знаешь ли…
Распрощавшись с ним, я послал вызов Грабарю. А что такого? Если уж я не сплю… Впрочем, оказалось, старик тоже еще не лег и даже, в отличие от меня, не разделся.
– Какие новости, Род? – спросил он сумрачно. – Раскопал что-нибудь?
– А у тебя как? – откликнулся я, наново собираясь с мыслями. – Что с окружением?
– Пока придраться не к кому.
– А у меня, кажись, есть зацепка – тот самый след, один в один, совсем свежий… то есть был свежим часа четыре назад. И обнаружился на бывшем ремонтном заводе.
– Чего ж сразу не дал знать?
– Во-первых, выяснил это лишь нынче, когда проглядывал записи. Во-вторых, я там в такое влетел!.. Даже вам не стоит пока соваться – дождитесь утра. Точные координаты перешлю. И кой-какие записи – чтобы знали, во что влезаете.
Затем я связался с Амиром, перекачав ему все, что касалось его «бутона», и сопроводив это кратким разъяснением.
– Почему сразу не позвал? – выступил горец с той же претензией.
– А зачем? – спросил я. – Ну подвалил бы ты с десятком-другим нукеров – дальше что? Народу там против вашего втрое, а то и впятеро!
– Чего пугаешь? – с подозрением спросил Амир. – Или решил сам потоптаться на моей клумбе? Под шумок, да? А потом свалить на Калиду.
Похоже, он всерьез полагал, будто славяне падки на горянок, как сами муселы на белянок.
– Из меня хреновый насильник, – поведал я.
– Почему это?
– Кожа слишком тонкая. Скорей себе порву, чем другим.
По-моему, Амир понял это буквально. И все равно не поверил.
– Сейчас ты тихий, – признал он. – А раньше охотился лучше многих. Скольких распечатал, а?