Кентурион
Шрифт:
Тростники выгорели на огромной территории (или все же акватории? В Дельте переход от воды к суше весьма относителен). До горизонта тянулась черная гарь с проблесками проток, над нею стелилась пелена едкого дыма, на воду оседала сажа. И тишина стояла небывалая – камыши не шуршали, нечему было шуршать, а птицы покинули пожарище, подыскав себе местечко поспокойнее. Кое-где еще дымились очаги, копотя в небо серыми столбами дыма, но дожидаться полного угасания Сергий не стал – они и без того дали Зухосу хорошую фору.
Погоню возглавил контуберний в полном составе. За ним двигались девушки Кадешим – «девичьим» сехери правила Неферит. Третьими плыли египтяне из Уасета, экипированные как легионеры, но с драгоценным оружием своих предков. За рулевым веслом гордо восседал Имтоур. Добровольцев-египтян догоняли добровольцы-эллины, нубийцы Эзаны и ливийцы во главе с Ахми. Ливиец очень переживал, но и рад был, что никого из новых друзей своих не убил и не успел причинить им вред.
– Полный интернационал! – ухмылялся Искандер, оглядываясь на сехери, плывущие в кильватере.
– Ограниченный контингент, – уточнил Эдик, – исполняющий интернациональный долг в Египте!
– Вот, никакой серьезности… – вздохнул Сергий. Обернувшись к Торнаю, сидевшему за веслом в паре с Гефестаем, он спросил:
– Ты говорил, что Зухос в Александрии… Ты так думаешь или точно знаешь?
– Знаю! – твердо ответил Торнай. – Зухос же никогда не таил своих мыслей от нас – это было все равно, что таится от собственных пальцев. О, он любил поразглагольствовать о будущем величии! О том, что он сделает с этим, с тем, с тою… У Зухоса был план: проникнуть во дворец императора, – тогда еще Траян правил, – и подчинить его своей воле, а потом постепенно обрастать связями, добившись для начала титула «друга императора», обратив в своих слуг видных сенаторов, и «подсидеть» принцепса. Но Зухос слишком тщеславен, чтобы долго скрывать полученное могущество. Он бы не выдержал, если бы все почести и триумфы доставались Траяну. Вот он и решился начать с Египта… А в Александрии у него куча убежищ, даже я не все знаю… Но они все в квартале Ракотис!
– Уже легче! – кивнул Лобанов. – Эдик, рот закрой, а то пеликан влетит… Поднажали!
Обойдя с севера город Хсау и миновав предместья П-Уда, строй сехери вышел в Канопское русло, но двинулся не к морю, а к Нильскому каналу, по которому к Александрии притекала свежая вода. Древние инженеры направляли поступавший поток в гипономы – целую сеть изливавшихся в море каналов, откуда александрийцы брали чистую воду.
– Так будет быстрее! – уверял Торнай. – Тем более, вода пока не спала, мелей нет…
– Слышь, Торнай, – подал голос Эдик, – а как ты познакомился с Зухосом?
Торнай насупился, и Сергий спокойно сказал:
– На дурацкие вопросы отвечать не обязательно, Торнай.
Чанба заерзал, а сын Герая слабо улыбнулся и покачал головой.
– Нет, – вздохнул он. – Даже о таком помнить надо… Чтобы не забыть вновь!
Подумав, он начал:
– В тот год я ходил с караваном в Китай… Это очень далеко и очень долго. Из Парфии надо идти с караваном через Арею и Антиохию Маргиану в Тармиту и – в горы. Там, в ущелье Железные Ворота, на самой границе Кушанского царства, стоит крепость. От нее мы спускались к Мараканде, и через Фергану шли к пустыне Такла-Макан. Потом Яркенд, Хара-Хото… Прошли вдоль Китайской Стены, и прибыли, куда хотели…
– А олгоя-хорхоя видели? – встрял Эдик.
– Видели, – серьезно сказал Торнай.
– Расскажи!
– А что там рассказывать… Остановились мы как-то на самой границе песков. Караван-то у нас большой был – сотни верблюдов! Пока напоишь всех, пока разгрузишь… Верблюд – животина хорошая, но разогнать его даже не пробуй! Пройдет за день схена три, и все. А в тот день нам пришлось разбивать лагерь задолго до сумерек – хороший колодец был, вода в нем вкусная, а до следующего – аж три дневных перехода Вот, и сделали остановку…
– Ну, ну! – торопил рассказчика неугомонный Сармат.
– Ну, что? – продолжал Торнай без спешки. – Кто куда, а я на охоту собрался. Может, думаю, какой сайгак забрел? И еще двое за мною увязались – Сурхен и Лептинес Эфесец. И вот, идем мы себе, идем… С бархана на бархан. Гигантские барханы! Отошли немного совсем от стоянки, а уже не слыхать ничего, и не видать. Вдруг, смотрю, Лептинес пригнулся, и стрелу, тихонечко так, на тетиву кладет. Кого он, думаю, приметил? А по склону бархана, вот так вот, напротив, ползет преогромный желто-серый червяк!
– Ух ты! – вытаращил глаза Эдик.
– Да! – подтвердил Торнай в азарте. – Кольчатый весь, локтя в два длиною, и не понять, где у него перед, где зад! Ползет, извивается, катится, а то толчками такими, – он руками показал, какими, – согнется в подкову, и разложится. Ага… Лептинес выстрелил, и попал. Олгой-хорхой свился в кольцо и потемнел сразу, сизым стал. Сурхен побледнел, кричит Лептинесу, чтоб тот не стрелял, а эфесец не слушает, бежит к добыче… Ну, тут у олгоя-хорхоя оба конца как поголубеют! И будто молния проскочила! Лептинес как бежал, так и упал. Вот только что ногу переставил, оттолкнулся, и – раз! Изогнулся весь, и лицом в песок! Сурхен меня за руку – хвать! – и тащит. Еле оттащил… Потом уже, собрали мы человек десять, вернулись за Лептинесом. Унесли… Хоронили когда, на коже у эфесца узоры такие нашли – темно-багровые на смуглой коже, словно водоросли нарисованные… И стрелу мы его нашли – торчала из песка, вся в слизи… Видать, пробила олгоя-хорхоя навылет…
– Да-а… – с чувством выразился Чанба. – Вот это я понимаю!
Торнай хмыкнул только, помолчал, и закончил:
– Вернулся я из Китая и привел караван в Гиераполь, что в Сирии. Там мы погрузили шелк на корабли до Рима, а сами остались. Сурхен уехал в Антиохию – не Маргиану, а в ту, что на Оронте, – а я повстречал Зухоса… Он тогда только вернулся из Индии. И началось… Главное, я же все помню! Мне хорошо было – тогда, зато сейчас противно как… – Торнай поморщился и покачал головой.
– Я тоже попал под заклятье, – признался Кадмар. – Ненадолго, правда, но успел делов натворить… И я тебя понимаю! Я ведь раб у них, – галл показал на Сергия и его друзей, – но живу как вольный, чувствую себя вольным. Да любой раб свободен хотя бы в душе. Но Зухос поработил меня всего – и душу, и разум… Ужас!
– Да уж… – буркнул Сергий. – Ладно, темнеет уже. Гребем к берегу, и спать! Слышишь, Эдик? Чтобы никаких свиданий! Подниму до рассвета.
– Какие свидания, босс?! – Сармат сделал большие невинные глаза.
– Спроси у Суламифи, – пробурчал Роксолан, – она лучше знает, какие…
– Никакой личной жизни… – вздохнул Чанба.
– Спать, сказал!
– Слушаюсь, босс! Всенепременнейше, босс!
Разумеется, раньше полуночи Эдик не лег, зато Сергий долго и отчетливо слышал шепот «пролетария» и хихиканье Суламифи…