Керенский. В шаге от краха
Шрифт:
Всего лишь крикни: «Братцы, это всё ваше!», «Братцы, долой войну! Да здравствует мир!». И сразу, как в сказке, всё получится и всё срастётся. Судя по всему, профессор Кашпировский был жалкой недоучкой по сравнению с плеядой известных революционеров.
Они, как Наполеон, решили, что надо сначала ввязаться в сражение, а там, по ходу сражения, разбираться. Главное, не отступать и не бояться, не колебаться и не сомневаться. Победа будет за ними.
«Что же, — уже укладываясь спать, решил для себя Керенский, — значит, нужны люди, которые будут работать на него. Профессиональные революционеры
Большевики кричали, что религия — это опиум для народа! А на деле оказывается, что вместо религии ими был подсунут атеизм революции с громкими лозунгами. Счастье — это свобода! И вся свобода в счастье! Кто был ничем, тот станет всем! Красота! Вечная мечта любого человека. Ничего не делать и за это деньги получать. Отнять и поделить! Главное — это справедливо поделить на всех. Каждому по чуть-чуть, это лучше, чем ничего. Прекрасно и утопично!
Что же, это надо учитывать. Нужно разгромить все партии и надёргать из них для себя людей, разделить их по принципу личной преданности и использовать в своих целях. А там надо посмотреть, как Иосиф Виссарионович Сталин делал: кого в тюрьму, кого, пожалев, дал возможность сбежать в иммиграцию. Да и до него это было. Один "философский" пароход чего стоит?! Кто там погиб один из первых и по тихому? Кажется, Киров? Надо вспомнить и найти, вспомнить и найти.
Сон медленно стал наваливаться на Керенского. Мысли его стали путаться, становясь бессвязными и пугающими в своей необузданности, пока не исчезли окончательно.
«Бороться и искать, найти и не бояться!» — с этой мыслью, важной до абсурда, он и заснул. Снились ему разные вещи, страшные и не очень. Впрочем, к утру он уже ничего не помнил.
Глава 9. Вокруг собственных дел
"История русской революции — это сказание о граде Китеже, переделанное в рассказ об острове Сахалине." Дон-Аминадо
Утро одиннадцатого апреля было безрадостным и до тошнотворности однообразно повторяло все предыдущие дни, с одним лишь исключением, что возбуждало в Керенском непонятные опасения, которые сосали его сердце необъяснимой тревогой.
Как только он собрался и сел за стол работать с бумагами, тотчас зазвенел телефон.
— Аллё!
— Это Чхеидзе, дарагой. Ты всё спишь?! Нэт? Хорошо! И рэволюция тоже не спит. Заезжай к нам, разговор есть.
— Заеду, — не стал противиться Керенский, — а что за разговор, серьёзный?
— Вах! Я тебя не узнаю! Сейчас все разговоры серьёзные, дарагой! Ленин приезжает. Звонили наши товарищи из Финляндии. И Ленин, и остальные наши товарищи социалисты уже пересекли границу с Финляндией. Скоро будут.
— Когда?
— На днях. Приезжай, обсудим, как встречать будем, и не забывай, что ты мой товарищ. Ты отвечаешь за работу во Временном правительстве, продвигая нашу линию. Мы тебе помогаем, ты нас поддерживаешь. А то, как министром стал, савсэм другой человек. Жду тебя, Александр.
Керенский
— Я понял. Хорошо, завтра обязательно буду.
— Замечательно, дарагой, ждём тебя! — и в трубке послышались длинные гудки отбоя.
Трубка легла на своё место, а правая рука вцепилась в короткий и жёсткий ёжик волос, ероша их туда-сюда.
«Сшить себе, что ли, широкие штаны и носить их? — подумал Керенский. Прическа, называемая в наше время «площадка», уже есть — привет группе «Кар-Мен». Известность есть, фанаты есть. Осталось стильные брюки сшить и песни разучить, и вся власть его будет. Однозначно, крестьяне и рабочие это оценят. А министры и товарищи по Петросовету и так знают, что Керенский немного того… любит театральные эффекты, так что всё в канву его образа. Но не солидно, да, не солидно.
А тут ещё Ленин приезжает… Вождь мирового пролетариата, по слухам… Борьба начинается. Тяжеловесы в деле. Вот уж теперь начнётся потеха. А что может предложить месье Керенский? А ничего пока. Кто-то же будет стоять за Лениным, как стоят за кадетами и меньшевиками. И кто-то стоит и за ним, или будет стоять».
Керенский закончил ерошить волосы и снова занялся работой, вороша на столе целую кипу бумаг. Ладно, всех к ЛГБТ: и левых, и крайне левых, и центристов и октябристов. Туда же прогрессистов, анархистов и мазохистов. Но что же делать? Что же делать?
Вскочив, Керенский заметался по кабинету, обдумывая полученную информацию. Чуяло его сердце, что настоящие проблемы ещё только впереди.
Тогда так. Подскочив к двери и распахнув её резким движением, он уставился злобной фурией на вздрогнувшего от неожиданности Владимира Сомова.
— Владимир, оповести всех, через три часа у меня совещание с моими замами, начальником УГРО и начальником милиции. Явка строго обязательна и попрошу передать, чтобы без опозданий. В ответ Сомов кивнул и схватился за телефон.
Через три часа все его замы были на месте. Зарудный, Скарятин и Гальперн уселись за стол совещаний в кабинете Керенского, вслед за ними в помещение вошли Кирпичников с Крыжановским. Рыкова и Климовича по понятным причинам не было.
— Товарищи! — начал совещание Керенский. — У нас была весьма напряжённая неделя, прошу каждого представить отчёт о проделанных действиях. Первым я хотел бы услышать вас, Григорий Николаевич, — обратился Керенский к Скарятину.
Тот достал пачку бумаг и стал отчитываться. Поправки к законам, новые указы, планируемые декреты, а кроме того, распоряжения, циркуляры и приказы. И в каждом документе цифры, цифры, цифры.
— Достаточно, спасибо за то, что быстро приняли закон о восьмичасовом рабочем дне. Теперь у нас самое либеральное законодательство в мире. Россия, благодаря революции, стала идти впереди всех передовых стран. Даже в САСШ всё намного хуже.
Все сдержано заулыбались, понимая, что похвала и экспрессия Керенского была заслуженна и уместна.
«Но, что-то не слышно громких оваций! И не видно понурых завистников, — Керенский скептически усмехнулся собственным мыслям».
— Александр Сергеевич, прошу вас, докладывайте.