Керенский. Вождь революции
Шрифт:
Монархисты передрались между собой, союза правых партий больше нет, они уничтожены и, главным образом, благодаря Пуришкевичу, этому воистину мерзкому типу и двуличному предателю. Стыд и позор нам! Стыд и позор! Что происходит? Фабриканты жаждут новой власти, смысла которой не понимают и сами. Крестьяне — земли, рабочие — хорошей жизни. Солдаты и матросы — демобилизации и анархии. Всяк тянет к себе, совершенно не думая о других. Даже церковь не понимает, что происходит и что будет дальше, она тоже решила либеральничать.
Алекс Керенский сначала
— О! Я вполне понял, как ничтожны, бездарны и бессильны наши общественные деятели и политики, наши имена и авторитеты. Они ничего не понимают, как не понимали до сих пор и ничему не научились. Ведёшь с кем-нибудь переговоры и не понимаешь, кто он: деятель или пустое место. Россия погибла, наступило время ига. Неизвестно, сколько продлится это время. И это иго будет горше татарского! — Дубровин снова сгорбился на табурете и закрыл руками голову.
Керенский очнулся, слова лицемерной поддержки сами собой вырвались у него изо рта.
— Не надо так драматизировать ситуацию. Революция победила, но для вас не всё ещё потеряно.
— Что вы имеете в виду, и почему вы, ВЫ говорите мне такие слова. Что не потеряно, ничего не осталось, один пепел.
— А я не тот человек, за которого себя выдаю. Я совершенно другой человек и вы даже не представляете насколько. Я совершенно не тот человек, о котором вы слышали и которого знали издалека.
— Вы лжёте!
— Не отрицаю, но даже в море лжи всегда найдётся небольшая песчинка правды. Я не хочу вас разочаровывать. Напишите список ваших соратников, кто заключён в тюрьме, и я всех выпущу, в том числе и вас.
— Я вам не верю! Они все погибнут! Вы их расстреляете!
— Нет, для этого мне не нужен от вас их список, я и легко это узнаю от своих тюремщиков. Мне список нужен для того, чтобы максимально быстро всех освободить. Грядущие события не оставят ни мне, ни вам, никакого шанса для осуществления этого действия, если я его захочу совершить позже.
Дубровин заколебался и внимательно посмотрел на Керенского, с усмешкой наблюдающего за ним. Внезапно решившись, он согласился и стать писать список. Как только документ был готов, Алекс вызвал надзирателя и распорядился выпустить Дубровина, а также освободить всех остальных, указанных в списке. Это изрядно удивило Дубровина.
Уже уходя, он обернулся и спросил.
— И вы нечего не потребуете взамен?
— Собирайтесь с силами, консолидируйтесь, и я приду к вам. Вы тогда поймёте, зачем, а сейчас, всего вам хорошего и до свидания! Доброго дня! — снова цинично улыбнулся Керенский, не выходя из созданного образа. А когда Дубровин вышел из допросной комнаты, грустно и громко рассмеялся, вспомнив его недоумённый взгляд.
***
В это
Очередной выступающий, вскочив на стол, вёл жаркую полемику с кем-то из зала, абсолютно не стесняясь того, что стоит на столе, а не на полу. Вдруг откуда-то со стороны послышались крики: «Церетели! Церетели!»
Весь зал всколыхнулся, и толпа собравшихся, многие из которых и не знали кто такой собственно этот Церетели, стала бурно приветствовать аплодисментами вошедшего в зал меньшевика. «Браво! Браво!» — послышались крики с галёрки, и Церетели, заняв место на столе, вместо предыдущего оратора, начал очередную пламенную речь, рассказывая, как в Красноярске происходил революционный переворот.
Его слушали, открыв рты, и проводили с импровизированной трибуны ещё более бурными аплодисментами, чем встретили. Закончив свою зажигательную речь, Церетели слез со стола и вышел из зала, направившись в библиотеку, где его ждали члены Петросовета.
— Гамарджоба, дорогой! — обнял его первым Чхеидзе. — Как доехал, как самочувствие, как родители?
— Всё хорошо, спасибо!
— Присаживайся, Ираклий Георгиевич, — указал на свободное место Плеханов, прибывший буквально накануне.
— Спасибо, Георгий Валентинович! После такой встречи неминуемо надо отдохнуть.
— Революция, дорогой товарищ! Некогда нам сейчас отдыхать, — поддержал Плеханова Скобелев. — Столько ещё предстоит сделать.
— Да, но я готов, — ответил Церетели, и Петросовет приступил к работе.
Уже под конец затянувшегося совещания, в котором было много препирательств, недовольства позицией друг друга, а также пустых обещаний и требований друг к другу, все, наконец, вспомнили и о Керенском.
— А где же Александр Фёдорович? — спросил один из двух большевиков.
— А и действительно, где он? — поинтересовался и Плеханов.
— Весь в делах, весь в заботах! — развёл на это руками Чхеидзе.
— Нэ бережёт себя! Работает каждый день, ездит везде. Сегодня в Петропавловскую крепость едет, завтра в Госбанк, послезавтра в Кресты. Да, товарищи, я хотел бы поставить вопрос о его действиях перед Советом.
Мы все, здесь сидящие, хорошо знаем и уважаем товарища Керенского, который внёс немалый вклад в революцию. Его даже зовут вождём революции. Он много работает и не побоялся, единственным из социалистов, войти во Временное правительство. Но последние действия ставят под сомнение его позицию.
— А что он сотворил? — поинтересовался Плеханов.
— Он выпустил из тюрьмы под залог ряд жандармских высших чинов и бывших царских царедворцев, и это тогда, когда комиссия, назначенная им же, ещё не отработала в полном объёме по всем освобождённым. Это возмутительно, товарищи.