Керенский. Вождь революции
Шрифт:
— А я и не отказываюсь от своих слов, уважаемый Иван Григорьевич. Ваша фигура излишне одиозна. Я признаю, вы политический тяжеловес. Вокруг вас немедленно соберутся остатки монархической партии и поднимут контрреволюционное движение. Это опасно для революции.
Щегловитов лишь грустно усмехнулся.
— Да, для революции вы опасны, для других — нет. Тут же можно по-разному поставить вопрос.
— Да, я знаю, что вы хороший адвокат и можете без конца иезуитствовать. Дело в том, что мне не нужна ваша азиатская велеречивость. Избавьте меня от своих
— Хорошо, не буду вас утомлять долгими речами и отнимать ваше время, вас ещё ждёт много мыслей на тему, как вы до такого докатились. А мне предстоит ещё много работы. По вам будет работать комиссия на предмет ваших должностных преступлений.
— А что, у меня таковые есть?
— Не знаю, комиссия разберётся. Но, может быть, у вас есть ко мне какие-либо просьбы. Или вы вспомнили что-нибудь, что может облегчить вашу участь?
— Нет! — отмёл все вопросы Щегловитов. — За мной нет, и не было, и не будет преступлений, моя совесть чиста. А вот ваша… И просьб к вам у меня тоже нет.
— Вы не горячитесь, Иван Григорьевич. Безгрешных людей не бывает. У каждого есть свои скелеты в шкафу. Вы подумайте, революция в вас не нуждается, но, может быть, у вас не всё ещё потеряно и вы сможете пригодиться кому-нибудь ещё?
— Вы говорите загадками, господин Керенский.
— Увы, вся наша жизнь является одной сплошной загадкой. А я не вправе говорить всё напрямую. Дальнейшие события могут многое изменить. Но я не провидец, и всё же, я предлагаю вам подумать над моими словами. Быть может, мы сможем оказаться полезными друг другу.
— Всё, что я могу вам пообещать на ваши слова, это то, что я буду размышлять над их смыслом. И я так думаю, что наша беседа, или допрос, на этом завершены?
— В общем-то, да. Это была беседа, если вам больше нечего мне сказать, то вы можете идти обратно в камеру.
— Нечего! — устало ответил ему Щегловитов и вышел вслед за охранником.
Керенский недовольно сморщил нос и несколько минут нервно расхаживал по комнате для допросов, раздосадованный сам на себя. Последнее слово осталось за Щегловитовым, и он предпочёл не обращать внимания на его намёки. Ну, да ладно, сейчас предстояла беседа с бывшим военным министром царского правительства.
Через двадцать минут после ухода Щегловитого в комнату для допросов доставили генерала Беляева. Им оказался среднего роста человек, отнюдь не богатырского телосложения. Военная форма на нём болталась, как на вешалке. У него было выразительное строгое лицо, высокий и широкий лоб мыслителя, пышные усы, пронзительный взгляд голубых глаз и почти лысый череп, за который Беляева называли за глаза «мёртвая голова».
Последний военный министр царского правительства успел уничтожить множество секретных документов военного министерства до того момента, когда в здание Главного штаба пришли торжествующие революционеры. Об этом Керенскому рассказал его друг Гальперн.
— Присаживайтесь, господин генерал, — предложил Керенский генералу, указав на привинченный к полу табурет.
Беляев молча присел и,
«Волнуется! — хмыкнул про себя Алекс, — а может быть, и боится. Сейчас попробуем его разговорить».
— Ну, что же, теперь давайте с вами побеседуем. Как революционер с реакционером.
Беляев молчал. Этого Алекс Керенский не ожидал.
— Вы понимаете, что я вас сюда вызвал не просто так, на кону стоит ваша жизнь, а вы игнорируете меня.
После этих слов Беляев закончил протирать очки, водрузил их на переносицу и сказал.
— Какое правильное слово вы произнесли. Мне проще вас игнорировать, чем слушать. Вы негодяй, я вас ненавижу, из-за таких, как вы, армия разваливается! — и генерал сделал движение рук, как будто ощущал их на горле Керенского, которого с удовольствием бы задушил.
— Да если бы только армия. Всё государство идёт под откос. Вы предатель. Предатель! Предатель!
Генерал привстал, словно бы действительно захотел броситься и придушить Керенского.
Алекс вскочил и испуганно отшатнулся от Беляева, он не ожидал такого поворота. Его и самого затрясло от пережитых эмоций, и он теперь догадывался, отчего дрожали пальцы у генерала. Засунув руку в потайной карман френча, Алекс выудил оттуда револьвер и выставил его перед собой.
Беляев, уже выпрямившийся в полный рост, увидев револьвер в руках Керенского, лишь усмехнулся.
— Надо же, даже в тюрьме я ещё способен внушать страх. Приятно, что ни говори, но это самообман. А вы лишний раз доказали свою трусливую сущность, господин министр юстиции, — и он брезгливо поморщился.
Керенского передёрнуло от этих слов, но он не собирался отступать.
— Возможно, но я бы не был на вашем месте столь категоричным, господин генерал. Это вредно для здоровья.
— Вы уже изрядно позаботились о моём здоровье, господин министр, спасибо.
— Не за что, я и ещё могу, но боюсь, мне тогда не с кем будет разговаривать. Вы не хотите узнать, зачем вас привели сюда?
— Нет! Мне это неинтересно.
— Ммм, я надеялся на другой ответ, — и Керенский снова уселся за стол, спрятав обратно револьвер. Руки у него ещё подрагивали от остатков резко выброшенного адреналина, а Беляев, наоборот, уже успокоился.
— Зря, мне нужна информация.
— Я в этом и не сомневался.
— Вы уничтожили все секретные документы в Генеральном штабе. Зачем?
— Чтобы они не достались таким, как вы.
— Что же, это логично, но зачем нам эти сведения об армии?
— Вам? Вам незачем. Они нужны вашим кураторам, господин марионетка. Вы же должны отрабатывать полученную помощь, да и деньги нужны всем. А уж вы и вам подобные никогда не отказывались от иностранных инвестиций, собственно, в себя.
— Откуда вы знаете, какие у меня есть связи? Впрочем, это мне не интересно, я уже понял, что вы меня не то что недолюбливаете, вы меня ненавидите. Это изрядно осложняет успех моего дела.