Керенский. Вождь революции
Шрифт:
Керенский в ответ лишь только хмыкнул, облегчённо откинувшись на спинку стула.
Глава 24. Кресты
"В нашем черносотенстве есть одна чрезвычайно оригинальная и чрезвычайно важная черта, на которую обращено недостаточно внимания. Это — темный мужицкий демократизм, самый грубый, но и самый глубокий." В.И. Ленин
После небольшого перерыва Керенский вызвал к себе дежурного старшего надзирателя.
— Любезный, а в какой камере
— Эээ, а у нас его в списках нет!
— Как так?! — Керенский опешил и снова заглянул в свой список, — А где же он?
— Ммм, не могу знать, но если он не у нас, то тогда в Петропавловке.
Алекс снова внимательно стал изучать свои списки и внезапно заметил вкравшуюся туда ошибку. Действительно, доктор Дубровин, лидер «Союза русского народа», находился именно там, куда и указал надзиратель, то есть в Трубецком бастионе. Ругнувшись про себя, Керенский продолжил.
— Передайте начальнику тюрьмы, чтобы подготовили конвой и доставили сюда из Трубецкого бастиона данного человека. Я перевожу его в Кресты. И пришлите ко мне секретаря с печатной машинкой, чтобы я подготовил официальный приказ на это, печать у меня с собой.
Старший надзиратель кивнул и исчез. Через час из «Крестов» убыл конвой за Дубровиным, а к Керенскому привели другого заключенного, некоего Николая Максимовича Юскевича-Красковского.
Это был невысокий блондин с усами пшеничными цвета и голубыми, словно выцветшими, глазами. Весь его облик напоминал типичного польского шляхтича. Уже изрядно обрусевшего, заматеревшего, но по-прежнему провокационно горластого и способного идти вперед за идею, весомо подкреплённую деньгами. Был он относительно молод, лет примерно около сорока. Одет был просто, и его вполне можно было спутать с обычным небогатым горожанином или преуспевающим рабочим, из числа высококвалифицированных.
Однако это впечатление было абсолютно обманчивым. Представший перед Керенским человек был одним из организаторов боевых дружин монархистских организаций, и даже руководителем Петроградской боевой дружины «Союза русского народа». Судя по облику, он мало походил на человека, горой стоявшего за саму национальную идею русских, как нации, да и монархистами люди подобного склада становились редко.
Это особенно чувствовалось здесь, в тюрьме, где он уже успел побывать и раньше. Тогда Юскевич привлекался в качестве обвиняемого в подстрекательстве к убийству депутата Думы первого созыва экономиста Герценштейна. Так что человек этот был весьма непростой и очень, что называется, верченый. Да и его фамилия о многом говорила. С чего бы это поляку вдруг ратовать за русский народ?
Алекс Керенский настороженно рассматривал представшего перед ним человека. Юскевич, да ещё и Красковский, иэхххх. Где были глаза у этих монархистов. Ну, да ладно. В личном деле этого джентльмена, украино-польского происхождения, было много чего написано, но в основном «вода», а нужна была конкретика.
— Как себя чувствуете в тюрьме, господин Юскевич-Красковский?
— Ничего, мне не впервой! — пожал плечами тот.
— Хорошо, раз вам тут нравится, думаю, не стоит вас и беспокоить до следующего
— Эээ, Что?
— Я не люблю повторять в тюрьме арестованным по два раза. Раз вы всем довольны, то считаю, что вверенное мне учреждение соответствует высоким идеалам революции, а значит, нет никакого смысла выпускать на волю людей, коим здесь нравится. К тому же, вам есть, за что здесь сидеть.
— Виноват, не подумал, прошу вас, вы не так меня поняли, — сразу засуетился Юскевич. Я не виноват. Вы же многое знаете, господин Керенский.
— Виноват, не виноват, это решит специально назначенная мною комиссия. Да, я знаю достаточно много, но не всё. Возможно, вы желаете меня просветить на интересующие меня темы, а я, возможно, пришлю тюремного доктора, больно неважно вы выглядите. А с плохим здоровьем, но с хорошим доктором, можно и досрочно освободиться, чтобы начать новую жизнь.
— Что вас интересует? — вроде бы нехотя, но с плохо скрываемым нетерпением проговорил Юскевич.
— Многое, но вы должны помнить, что информация должна быть достоверной и полной. Пусть и не всё, но я могу проверить и после вашего досрочного освобождения. Я не люблю, когда мне лгут в лицо, да и товарищи по партии меня не поймут. А за обман вы снова попадёте в тюрьму, как правый реакционер. Вы же этого не хотите?
Юскевич промолчал.
— Вам нужно присоединиться к революции, и не просто присоединиться, а доказать свою преданность лично мне. И свобода, в моём лице, вас обязательно услышит.
Алекса внезапно потянуло на разглагольствования.
— Свобода всегда рисуется в виде женщины, революция тоже, но есть ещё и Фемида с завязанными глазами. И обе эти женщины прислушиваются ко мне. Фемида не видит, но зато она слышит. И уж, поверьте мне, любезный господин Юскевич тире Красковский. Я сумею шепнуть ей на ушко нужные слова, чтобы чаша весов склонилась в нужную мне сторону. И от того, что скажете вы мне и насколько честно, будет зависеть, какое я приму решение. Казнить или помиловать.
Юскевич внимательно слушал Керенского, сцепив руки в замок.
— То есть информация нужна лично вам, а не партии эсеров?
— Если вам будет так угодно, то лично мне, как представителю партии эсеров, — уточнил Керенский. — Мне поручена работа с подобным вам контингентом, — продолжал блефовать Алекс. — Революция совершилась, но это только начало пути. Партий много, как и амбиций у их лидеров. Меньшевики, кадеты, анархисты и октябристы, большевики, наконец. Все жаждут власти, все напрягают свои силы, но реальная власть будет только у нас, у эсеров. Да и ваши боевые дружины это почувствовали на своей шкуре, или я ошибаюсь?
— Нет, — нахмурился Юскевич, — не ошибаетесь, так и есть.
— А скажите, я вот смотрю на вас и не понимаю, что вас привело к черносотенцам? Слава, деньги, влияние?
— И слава, и деньги, и влияние.
— Скажите, а это ваши люди убили Михаила Герценштейна? Это же был безобиднейший человек и даже не революционер. Зачем вы его убили?
— Это не мы его убили. Это провокация. Замысловатый план некоторых заинтересованных лиц.
— Ясно. Кто дал приказ и почему тогда пострадали вы?