Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга II
Шрифт:
– Ну? Вот не знал, а то бы раньше приехал. Слышал, что ты уцелел тогда, азахи рассказывали… Всё равно не думал, что встречу. Ну, рассказывай. Что нового? Женишься скоро, говорят?
– Ну… да. Наверное.
– Чего это ты? Не охота, что ли?
– Да нет… Ты сам-то как? Не ранен, смотрю. Отчего же сюда приехал?
– Пока тихо, решил подлечиться. Свежих ран не заработал, хвала Создателю, а вот старые никак не уймутся. Тысяча моя тут неподалёку, меловой тракт охраняет.
– Тысяча уже, значит?
– Слово
– Ну, это-то понятно. Ты остановился где?
– В трактире… эх, как же его… а, "Зелёное яблочко".
– Почти рядом со мной. Это отлично. А лечиться у кого, не договаривался ещё?
– За тем и еду.
– Тогда я тебе порекомендую Аэллу Саверию. Сначала-то меня другая ведима пользовала, и всё без толку. Теперь же – ну, просто с каждым днём… веришь, ещё дней пять назад на ногу наступить не мог.
– А она согласится?
– А мы попросим.
Баня ведимы Аэллы стояла на камнях, из-под которых вытекал тоненький ручеёк. Над всем этим полушатром раскинулась крона исполинского платана, в незапамятные времена изуродованного ураганом или молнией.
Ведима только что отпустила молодую женщину-горбунью и присела на скамье у входа – отдохнуть. Появление нового пациента радости ей не доставило.
– Силы на исходе, – сказала она просто. – Слишком много больных прошло через мои руки. Каждый отнимает частичку. Не знаю, что делать. Надо остановиться. Но как? Я осмотрю вас, Камен. Но возьму к себе лишь в том случае, если молодые ведимы окажутся бессильны. Заходите, раздевайтесь, ложитесь на лавку.
В бане пахло баней – а ещё воском и травами. Камен снял с себя дорожный кафтан, рубаху, кожаные штаны, остался в коротких исподних. Лавка оказалась из какого-то странного тёплого и даже как будто мягкого дерева. Углы были оглажены. Тело словно растеклось по ней, глаза затуманились…
Он слышал, как ведима Аэлла вошла, стукнула чем-то. Потом послышался её сдавленный вскрик. Камен вскочил.
Женщина стояла, тяжело дыша и прижав руки к щекам. Он не мог понять, на что она смотрит. Плошка с полузастывшим воском…
– Простите… – пробормотала она и выбежала. – Венедим! Акрит Венедим!
Ничего не понимаю, подумал Камен. На всякий случай надел штаны и обулся. Мало ли…
Они вскоре вернулись оба. Теперь Аэлла взяла плошку в руки. Поднесла к глазам.
– Вне всякого сомнения, – сказала она.
– Когда это случилось? – голос Венедима оказался неожиданно хрипл.
– Недавно. Ночью или утром.
– А… как? Непонятно?
– В общих чертах… не от чар. Скорее, от железа…
Венедим вдруг сжал её в объятиях и расцеловал. Потом бросился на Камена.
– Да что случи… о-ох…
– Кто-то убил Астерия! Чародея Астерия Полибия! Убил окончательно!
– Который… прежнего
– Да! Да! Да!
– Ух ты. Убил – железом?
– Представляешь? Убил – чародея – железом! Это Пактовий, больше некому…
– Акрит Венедим… – тихо позвала Аэлла.
– Да?
– Мне нужно увидеть кесаря Светозара. Или потаинника Януария. Прямо сейчас. Вы уж извините меня… – это Камену.
– По этому поводу? – звенящим голосом спросил Венедим.
Аэлла кивнула.
Глава третья
Мелиора. Восток кесарской области. Монастырь Клариана Ангела
Проводив мать до предместий Столии, городка грязного, маленького, но пышного и кичливого даже в такие трудные времена, Алексей направил свой путь на восток, к монастырю Клариана Ангела. Нездоровая это была затея – в одиночку носиться по сельским дорогам здесь, местах разбойных даже в мирное время, а уж сейчас и просто опасных даже для небольших отрядов. Просто не было другого выбора…
В конце концов, мрачно подумал он, раз уж меня кто-то взялся беречь – так пусть бережёт. Если я ему нужен.
Наверное, этот кто-то и берёг его: за всю дорогу лишь раз он видел людей: пожилые крестьяне бродили по заросшему полю, изредка наклоняясь и подбирая что-то. Им не было дела до одинокого всадника. И ещё раз под дамбой полуспущенного пруда он увидел мёртвую женщину. Надо было бы остановиться и похоронить её, но он проехал мимо и потом долго корил себя за это.
Ангел встретил его у ворот.
– Как долго ты шёл, – сказал он.
Мелиора. Дальний восток. Солёная Кама
Конрад Астион проверил, хорошо ли затянут узел, потом подёргал за веревку и крикнул:
– Тяни!
Сам же – упёрся шипастыми подковками сапог в сруб колодца и, помогая тянущим, как бы зашагал вверх. Птицыны дети были ребята сильные для своего роста, но всё же недостаточно сильные для того, чтобы просто выволочь на верёвке с сорокасаженной глубины средних размеров мужчину. Выносливости им не хватало…
Он был готов примерно на середине подъёма остановиться, чтобы те, наверху, сменились – но никакой паузы не последовало, тянули в том же темпе, ровно.
Конрад не то чтобы не заметил этого – просто не придал значения.
Но даже если бы он и заметил, и придал… что могло бы измениться?
Перерезал бы верёвку? Или горло?
Зачем?
Он сощурился от яркого света, протянул руку, чтобы ему помогли выбраться, но рука нашла пустоту.
Через секунду он понял: силуэты, окружающие колодец, отнюдь не кажутся великанами. Они и были великаны – в сравнении с маленькими детьми Птицы, что лежали тут же, под ногами, неубранные.