Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга II
Шрифт:
Он замахнулся как бы для броска, и саптах изящно оттёк в сторону, не замедляя приближения – тогда Азар действительно бросил нож, и прозрачная завеса соткалась перед летящим клинком… но для этого саптах остановился, пропустил шаг… а потом что-то тёмное промелькнуло над плечом Азара, и лицо саптаха развалилось пополам; как-то очень отдельно виделись страшная рана – и торчащий из неё плотницкий топор…
Саптах ещё валился навзничь, пытаясь ухватиться руками за жизнь, а Азара уже били в плечо. Это был староста Виталий. Лицо его было перекошено,
– Ы-ы-ы!.. – и показывал на свой дом.
– Да нет же! – закричал почему-то Азар, он тоже не мог говорить, только кричал, и показывал на пушку. – Там бой! Там бой!
И они вдвоём подхватили эту пушку и потащили к телеге, и Азар чуть не падал, такая она была тяжёлая…
А дальше – всё было кончено в считанные минуты. Азар шёл тяжело, но сам. В глазах было чёрно. Живана, еле ступая разбитыми босыми ногами по камням, поддерживала его под здоровую руку; староста охранял культю, обмотанную чистой тряпицей. Тряпица уже промокла. Тяжёлые густые капли срывались с неё и падали в пыль – туда, где ещё догорали местами обрубки железных гвоздей да старых подков. Убитых было мало, раненые забились куда-то…
За живыми гнались и рубили со спины без всякой пощады.
Глава четвертая
Мелиора. Монастырь Клариана Ангела
– Ну, ну, ну? – подпрыгивал от нетерпения мальчик-старичок Богур. – А теперь к кому?
– К Аркадию Филомену, правителю провинции Мра.
– Ух ты…
Опять пёстрое небо, опять падение, опять земля распахивается навстречу…
Дворец сгустился вокруг.
Военный правитель, а теперь и наместник императора сидел в саду у фонтана. Сад выглядел немастерской декорацией: скучные ветви, жёсткие листья. И сам наместник тоже казался загримированным и плохо одетым старым актёром. Алексей знал, что это не так, но пересилить впечатление было трудно.
– Я пришёл говорить с тобой, – сказал Алексей.
– Говори… если тебе это так нужно…
Как и у всех тех, с кем Алексей разговаривал раньше, губы Филомена шевелились не в такт с произнесёнными звуками. Будто он говорил, а звуки достигали уха собеседника тремя секундами позже.
– Ты завозишь белый камень. Зачем?
– Мои крепости будут неприступны. Я окружу их меловыми кругами и поставлю внутри железные огневые бои. Я выложу меловые круги на моих кораблях…
– Кто подсказал тебе это?
– Я увидел во сне…
– Кто навеял тебе этот сон?
Нет ответа. Наместник смотрит на неподвижную листву. Там криво сидит пыльная птица.
Назад.
– …куда-куда-куда?..
– К Семёну Трифиллию.
Падение.
Вечер.
Покосившийся дом… нет, неправильно: дом просто видится кривым, покосившимся, тёмным, вообще всё воспринимается как будто зрением страдающего после буйной пьянки человека. Возможно, так воспринимают мир и извечные брюзги. Всё так,
Итак, дом. На скамейке у ворот седой слав. Толстая палка с отполированным набалдашником в виде головы орла. Одна нога неудобно выставлена вперёд – наверное, не гнётся.
– Я пришёл говорить с тобой.
– Что ж, говори.
– Забирал ли твоих детей чародей Домнин Истукарий?
– Да… Квету, Грозу и Ксантию.
– Он говорил, зачем?
– Да… Да, он говорил.
– Ты знал, чем это может кончиться?
– Знал. Я слышал, что было раньше.
– Что он дал девочкам?
– Броши. Серебряные броши.
– Какие?
– В виде кошки, в виде льва, в виде совы.
Назад.
– Ксантия.
Паде… ние…
Что-то с головой.
Где это мы? Явно азаший дом… сторонние люди стоят, как деревянные куклы. Конкордийские архаты. И девочка с луком в руках и повязкой через глаз – тоже деревянная кукла. Живая – одна. Рыженькая, очень похожая на Грозу.
– Я пришёл говорить с тобой.
– Говори.
– Где твоя брошь в виде совы?
– Вот… – отгибает заворот зелёной курточки. К нательной рубашке приколота старинная брошь: сова.
– Ты знаешь, что она означает?
– Она укрывает от недоброго глаза. И помогает в тяжёлый час.
– И это всё?
– Так мне сказали.
– У твоих сестёр были такие же?
– Да, только другой формы. Но форма была не важна.
Назад.
Форма не важна. Так им сказали.
Ничего не понимаю…
Голову просто разрывает на части.
Если тех, кто посвящён Белому Льву, много – то почему Домнин спрятал именно Отраду? И почему именно у неё не было такой вот броши?
Прав был отец, когда говорил: чародеи лгут всегда. Не могут не лгать. Вся их сила соткана из лжи.
Смогу ли разобраться?
…дальше-дальше-даль…
– Бог Создатель.
Сказал – и испугался сам.
Падение… навзничь…
Колодец. "Журавль" над колодцем – костяная рука. Темно. Скопище звёзд. Лун нет совсем – ни одной.
– Я здесь…
Алексей оглянулся. Рядом, держа в руке фонарь, стоял жилистый старик в простой белой рубахе. Узкое табачного цвета лицо, такой же тёмный лысый череп с седым венчиком. Редкая бородка. Странные глаза – почти бесцветные.
– Ты пришёл. Что ж, давай поговорим.
– Я не могу больше бродить на ощупь. Как мне узнать… всё?
– Этого невозможно достичь. Никакого единого знания обо всём просто не существует. Могу предложить лишь то, что знаю я сам.
– Мир гибнет?
– Да.
– Кто разрушает его?
Короткое молчание.
– Можно сказать, что он был обречён на гибель в момент создания – как обречён на смерть каждый новорождённый. А то, что умирание пришлось именно на этот момент… Пожалуй, это заслуга чародеев. Всех сразу. В чародеях – и жизненная сила мира, в них и истощение его.