Кэш
Шрифт:
— Ты хочешь большего?
— Да, — сказала я, выгибая попку назад так, что его ладонь прижалась к моему клитору. Он издал низкий стон, от которого у меня внутри пробежала дрожь, когда он скользнул в меня еще одним пальцем. — О боже, да... — Я захныкала, мои глаза закрылись, голова откинулась назад, когда он начал входить и выходить из меня.
— Я знаю, ты пытаешься представить, что это мой член, — сказал он, загибая пальцы внутри меня, — но я хочу, чтобы ты посмотрела на меня. — Мои глаза медленно открылись, чувствуя тяжесть, когда я сосредоточилась на его лице. — Ты получишь мой член, милая. Но прямо сейчас, кончи со мной здесь. — Его
Мое дыхание сбилось, его большой палец надавил на мой клитор, и мой мир побелел от ослепительного удовольствия. Я закричала ему в рот, мои пальцы больно впились в его спину, а ноги напряглись от волн пульсации.
— Кэш, — выдохнула я, когда смогла сделать вдох, колебания начали стихать, и мое тело резко содрогнулось.
— Блять, — сказал он, отодвигаясь, чтобы посмотреть мне в лицо, его голова дрогнула, как будто он не мог полностью поверить в это. Его рука снова легла на мою щеку, пока я пыталась обрести хоть какое–то подобие контроля над собой.
Это было очень интенсивно. То есть я чувствовала себя почти уязвимой от этого... У меня чуть не слезились глаза, и мне нужно было взять себя в руки. Я не собиралась, абсолютно точно не собиралась плакать перед ним. Ни за что. Это было бы унизительно. И, учитывая прочитанную незадолго до этого сцену секса в моем любовном романе, я была почти уверена, что буду находиться в своем моменте позора в течение дня.
Его пальцы слегка переместились вверх, как будто он мог почувствовать битву, которую я вела, как будто, о черт, он мог видеть слезы в моих глазах.
Мне нужно было взять себя в руки.
— Теперь ты можешь вытащить из меня свои пальцы, — сказала я, стараясь говорить небрежно и почти надеясь, что все получится.
— А если я не захочу? — Дразнил Кэш, его губы приподнялись, но в его глазах была бездна, которой я не доверяла.
— Ты все равно это сделаешь, — сказала я, приподняв брови, и дернула бедрами назад, пока его пальцы не выскользнули. Он не спеша убрал пальцы из моих трусиков. Когда он наконец это сделал, я соскользнула с его колен, схватила свою книгу, которую он оставил на подлокотнике кресла. — Если ты не возражаешь, я пойду закончу сама, — сказала я с тем, что я могла бы назвать только недружелюбной ухмылкой. Я не могла быть слабой ни с Кэшем, ни с любым другим мужчиной. Мне нужно было побыть одной и успокоиться. Если это означало, что мне нужно было немного задеть его эго в процессе, что ж, к сожалению, я это переживу.
— Закончишь сама? — спросил он, поворачивая голову, чтобы посмотреть на меня. А затем, к моему абсолютному ужасу (и, возможно, абсолютному восторгу), он поднес свои блестящие пальцы ко рту и скользнул ими внутрь, слизывая мой вкус. — Дорогая, — сказал он, вытаскивая их и одаривая меня улыбкой, — у меня есть достаточно веские основания полагать, что я очень хорошо закончил
— Один оргазм, Кэш? — Я начала, не добавляя, что это был один всепоглощающий, перевернувший всю мою жизнь оргазм. — Что это такое?.. Дилетантский час? Я ожидала большего от человека с такой репутацией, как у тебя. — Потом я побежала вверх по лестнице достаточно быстро, чтобы мне захотелось закричать от боли, но не настолько быстро, чтобы это выглядело так, будто я убегаю.
Глава 13
Кэш
Эта женщина собиралась меня убить. Смерть от полной гребаной неразберихи и самый тяжелый случай синих шаров, известный человечеству. Все, что мне нужно было сделать, это посмотреть на нее, и я был тверд. Один поцелуй — и я готов был бросить всех остальных женщин. Она была тем, чего я хотел. Если честно, она была той, о ком я думал каждый раз, когда вонзался в другую женщину с тех пор, как встретил ее год назад. Она вторглась в мои мысли задолго до того, как я внезапно обнаружил ее в своем доме.
Я поправил джинсы, чтобы устроиться поудобнее, ну, настолько удобно, насколько это вообще возможно с бушующим стояком, слушая, как она хлопает дверью ванной наверху и включает воду.
Она не нуждалась в душе. Ей понадобилось несколько минут, чтобы отойти от меня, чтобы возвести снова свои стены, потому что с оргазмом, который я только что дал ей, они рухнули, не оставив передо мной ничего, кроме самого прекрасного зрелища, которое я когда-либо видел за всю свою богом забытую жизнь: настоящая Ло.
Как только ее тело перестала сотрясать дрожь, ее глаза нашли мое лицо, и все, что я увидел в ее глазах, была неприкрытая, почти болезненная уязвимость. Это было так шокирующе, что я почти не мог поверить, что этот взгляд принадлежит ей. Она всегда была такой сильной, такой невозмутимой. Но я догадывался, что именно поэтому у нее были внутренние стены, все эти охранники: чтобы никто не увидел женщину под ними, женщину, которая прошла через что-то, которая пережила, которая выжила, заперев все это, чтобы никто никогда не смог использовать это против нее.
Я хотел знать, через что ей пришлось пройти. Я хотел знать ее историю. И учитывая, что много раз я едва задерживался достаточно долго, чтобы узнать фамилию цыпочки, это было действительно чертовски страшно. Проблема усугублялась тем, что в этом не было никакого смысла.
Почему она? Почему единственная женщина, с которой я встречался годами, черт возьми, мне не нравилась? Чем она отличалась от других?
Я едва успел вскочить с дивана, чтобы взбежать по лестнице и получить хоть какой-то ключ к разгадке того, что творилось у нее в голове, как раздался стук в мою дверь. Я, в отличие от брата, не скрывал, что у меня есть собственное жилье. Парни из клуба, женщины, которых я трахал, все они появлялись время от времени, обычно без звонка. В этом не было ничего необычного.
Отворив дверь, я обнаружил Волка.
— Что ты здесь делаешь? — спросил я, сдвинув брови.
— Кое-что случилось... — он содрогнулся и замолчал, покачав головой.
— Да, чувак, — сказал я, издав невеселый смешок. — У меня тоже. Хочешь выпить?
Волк опустил подбородок и вошел внутрь, следуя за мной на кухню, где я налил нам обоим немного виски. Каждый из нас выпил по первой порции, нуждаясь в том, чтобы жар поселился внутри, чтобы смягчить слова, которыми мы еще не были готовы поделиться.