Кетанда
Шрифт:
Спали они плохо. Степке в пуховом спальнике, прикрытом тентом, было тепло, но все время мерещились гуси, налетающие на их скрадок. Он несколько раз просыпался и спрашивал, сколько времени и не пора ли вставать. А отец задремал поначалу, но быстро замерз в мокром спальнике и уже не спал. Лежал, кемарил вполглаза и следил, чтобы Степка не раздевался. Когда уже совсем начинал дрожать, вставал, выпивал коньяку и бегал кругами, приседал. Гуси ночью кричали меньше, иногда совсем замолкали.
Еще не рассвело, когда он окончательно вылез из спальника. Помахал руками, пробежал несколько неуклюжих кругов вокруг Степки,
Справа от себя устроил сиденье для Степы, потом все ненужные вещи засунул в нос, чтобы ничего не мешало и легко и быстро можно было развернуться с ружьем в любую сторону. Из специального ящичка достал патроны, манки, разложил всё так, чтобы было под рукой. Манков у него было два — толстый деревянный с грубоватым голосом — на гуменника, и маленький прозрачный, слегка писклявый — на белолобого гуся. Он негромко «ка-гакнул» в каждый — все работало. Все было готово. Только Степка нарушал маскировку островка ярко-желтым спальником. Будить его не хотелось.
Было уже без десяти шесть, но горизонт оставался серым и тяжелым, и почти ничем не отличался от ночного, да и пусто и тихо было вокруг, как всегда бывает перед рассветом. Отец закурил, открутил крышку термоса и налил в нее чаю. Подумал и добавил коньяку. За маскировочной сеткой, увешанной травой, было уютнее и как будто теплее. Можно было и позавтракать, как раз бы и светать начало, но без Степана не хотелось.
В это время Степан, будто услышав отца, завозился в спальнике. Отец присел возле.
— Степа, — позвал осторожно.
Степа спал крепко, даже слегка похрапывал. «Устал мальчишка», — отец разглядывал правильные черты смуглого Степкиного лица.
— Степаша… наверное, пора уже вставать. Давай… чайку попьем…
Степан резко поднял голову, сел и стал шарить руками очки, широко глядя на отца красивыми темными глазами. «Что-то уж больно быстро проснулся, — подумал отец».
Степа вылез из спальника, отошел к берегу и стал расстегивать штаны.
— Слушай, пап, а тумана мало совсем, — голос совсем сонный, лишь струйка бодро звенит по песку.
Отец оглянулся в сторону льдины — туман уходил на глазах. Не сдвигался, не поднимался, как это часто бывает, а исчезал, будто испарялся. Все прояснялось. Несмотря на утреннюю суме-речь, уже хорошо были видны и озеро, и острова. Отец с сыном стояли и как завороженные смотрели в сторону льдины. На ней было черно от гуся. Собственно, самой льдины и не было видно, это была широкая черная полоса. Отец глазам своим не верил, никогда он такого не видел. Гуси вели себя на удивление тихо. В бинокль было видно, что большинство спокойно спят, завернув головы на спины.
— Так, Степка, это интересно, ты знаешь, они спят, — говорил отец, отдавая бинокль, — давай-ка, побыстрее в скрадок. Позавтракаем, может, и проснутся. Да и солнышко скоро должно появиться.
— Слушай, сколько же их там. — восхищенно говорил Степка, не отрываясь от бинокля.
— Давай-давай, Степа, из скрадка их тоже хорошо видно.
Он достал вареные яйца, разрезал огурцы по-вдоль, нашел соль и стал наливать Степке чай в крышку от термоса, и в это время прямо над ними раздались громкие гусиные крики. Гуси, видимо, спокойно заходили на посадку на их чучела, снизились и увидели охотников. С резкими, сиплыми криками бросились они в разные стороны, а отец привычно кинулся за ружьем и тут же понял, что ружье он еще даже не собирал.
— Вот, черт, Степка,
— Забыл?.. — Степка по-детски полагался на отца в таких вопросах. Тот обычно что-нибудь придумывал, но… что же сейчас-то можно придумать? Степан совсем не готов был к такому. Он никогда еще не стрелял по летающей дичи и вчера, когда увидел, сколько вокруг гусей, подумал, что отец обязательно даст ему попробовать, но… отец забыл ружье.
Степа смотрел на отца, ожидая его решения… а тот, опустив руки, обреченно глядел куда-то вдаль, потом сказал спокойно, как будто ему было все равно:
— Вон одиночка летит.
Степа аккуратно высунулся над маскировкой, но ничего не увидел.
— Где?
— Над самой водой, метров сто от нас. Одинокий гусь летел, едва не касаясь воды, казалось, что он совсем не машет крыльями, но приближался он быстро, и, глядя на него, отец понял, что взошло солнце. Грудь и шея гуся были чуть красноватыми. Солнце поднималось над дельтой, над камышами, прозрачным утренним золотом скользило по черной студеной воде, отражалось по ближним островам и проясняло небо. Только что безликий и серый сосновый лес на берегу нежно зазеленел, а по голубой уже глади озера поплыли редкие белые облака. Отец недоуменно присматривался. «Господи, хорошо-то как! — неожиданно подумал. — Сейчас солнышко согреет, высушит все, вон гуси летают, — за одиночкой тянулись еще несколько штук, — блин, и ружья нет». Он отвернулся от гусей. Но эта мысль уже не была такой обжигающей. Где-то внутри перемкнуло. Он сидел и тупо смотрел себе под ноги. «Это же надо — отмахать шестьсот верст, целый вечер строить скрадок под дождем… вокруг гуся — немеряно… и я сижу, как…»
Гусь между тем, не долетев совсем немного до чучел, раскрылся, сильно замахал крыльями, слышно было, как трещат перья, и, забороздив воду оранжевыми лапами, сел, ловко сложил крылья и завертел головой в разные стороны. Охотники замерли за своей сеткой, гусь был буквально в двадцати шагах, в него ничего не стоило попасть камнем, но у них даже камня не было.
— Совсем не боится, — прошептал Степа.
— Одиночка, пару ищет. Видишь, как охорашивается.
— Наверно, молодой.
Гусь несколько раз подряд окунул голову и крылья, окатил себя водой, встряхнулся и принялся поправлять перышки на груди.
— А-ка! — крикнул он вдруг громко и, повернувшись боком к чучелам, замер.
Охотники от неожиданности нагнули головы и тут же пригнулись еще сильнее, потому что прямо напротив них, громко, с шипением разрезая гладкую воду, плюхнулись еще шесть гусей. Эти вели себя иначе. Сразу как будто немного сплылись и замерли настороженно, совсем как чучела. Только волны вокруг, говорили о том, что они живые. Отец с сыном боялись шелохнуться, большие серые птицы были всего в десяти метрах. Степана колотило внутри, ему казалось, что если сейчас быстро побежать, главное не запутаться в маскировке, то гуси не успеют взлететь, и обязательно хоть одного, да схватишь. Но он боялся даже шевельнуться, только скосил глаза на отца и увидел, что отец тоже на него смотрит, скорчив страдальческую гримасу.