Кетанда
Шрифт:
— Не-е, — морда у Васьки была довольная, — я не согласен. Кто бы мне сейчас мясо жарил, если бы ты в балке сидел.
Вышли наконец. Снег по-прежнему шел густой. Ничего впереди не видно было. Река сузилась. Иногда они плыли совсем узкими протоками и уже вскоре наткнулись на первый затор. Длинный. Обнесли, отчалили и через двести метров уперлись в большое белое поле. Это был не поворот. Это был прямой участок. Сходили посмотреть и вернулись. Река встала. Они вытащили лодку, уселись на нее и закурили.
Мишка устало глядел вниз по реке, и оттого что не видно было
Он очнулся и покосился на друзей. Васька, спокойно прищурившись, с сигаретой в углу рта, навязывал веревку на гермомешок. Серега сидел у берега с фотоаппаратом и с интересом ковырял палочкой шугу. И Мишка вдруг ясно понял, что все совсем не так. Что и Васька, и Серега, и он — тоже часть всего этого. И хотя их поведение отдавало и глупостью, и мальчишеством, на что-то, на какое-то свое место они здесь уже имели право.
Они взяли гермик с палаткой и спальниками, в другой, с личными вещами, засунули ружья, Васька до отказа набил «буфет» и взвалил на себя. Двинулсь вдоль берега по льду. Снег на реке сдувало, и шли они неплохо. Через полчаса сели отдохнуть.
Стояла речка. За всю дорогу в одном месте, на повороте почему-то была небольшая полынья. И все.
Так с перекурами и шли. Снег то стихал, и становилось хорошо видно, они всматривались вниз по реке, но никакого балка не было, — то шел гуще, и тогда они даже друг друга не видели. К половине пятого они уже здорово устали и молча сидели в затишке под обрывчиком. Курили, прикрывая сигареты от мокрого снега. Мишка думал о том, что до балка они сегодня могут не дойти, и если будет хорошее место для палатки, то надо останавливаться. Но вслух об этом не говорил.
— Мужики! — вдруг тихо и как будто испуганно произнес Васька.
Мишка с Серегой быстро подняли головы. В десяти шагах над залепленным снегом обрывом темнела крыша балка.
Серега сбросил баул у порога, пнул доску, подпиравшую дверь, и зашел внутрь. Жильем пахнуло. Это были сени, в щели намело снега. Мишка сзади подталкивал, Серега шагнул дальше, открыл вторую дверь.
Шикарный был балок. Просторный. Копотью пахло, такое ощущение было, что его совсем недавно протопили, тепло было. И сухо! Большие нары у стены с матрасами и одеялами, печка-буржуйка, полки с посудой. И дрова!
— И в сенях дрова! — Васька пихнул плечом Мишку, тот покачнулся и брякнулся обессилено на лавку. Улыбался глуповато.
— С керосином! — покачал Васька лампу. Серега погремел посудой, открыл печку, заглянул внутрь и повернулся к друзьям:
— Кофейку!
Жарко
Утром проснулись не рано. Затопили печку, сварили кофе, вышли на крыльцо. Снегопад кончился еще ночью, и все вокруг успокоилось и открылось. Балок стоял на берегу большого озера. Ручей из него впадал в Агапу, а вскоре и она в Пя-сину. И озеро, и ручей, и Агапа были белые. Пяси-на — широкая и страшноватая — парила большими черными полыньями.
Природа заботливо прятала все живое, что не могло улететь или уйти, под снег, под лед, но только ненормальному городскому взгляду могло показаться, что она умирает на долгую зиму. Она не была мертвой. Она продолжала спокойно жить. Просто наступало долгое время полярной ночи, время темного ледяного ветра, вьюги и полярного сияния.
Или ночной полярной тишины… Когда снег в свете звезд кажется темно-синим.
ЛЕХА И ПЕТЬКА
На перроне было полно народу. Одни спешили к выходу, стиснув зубы и мелко семеня под огромными сумками с китайским барахлом, останавливались обессилено, орали что-то друг другу, другие неторопливо, солидно обнимались. У этих лишь борсетки болтались на запястьях, но они как будто не замечали тех, кто с сумками, хотя и стояли у них на дороге.
Петька растерянно опустил рюкзак на землю и в очередной раз подумал, что надо было позвонить и сказать номер вагона. Но он чего-то постеснялся и не позвонил и теперь начинал волноваться. Лешка должен был прилететь из Москвы и встретить, но, черт его знает, человек занятой — возьмет да и не прилетит, дела, может, какие.
— Почему стоим! Проходим! Не мешаемся! — раздалось противно и резко у самого уха.
Петька вздрогнул и обернулся. Это был Лешка. Он обнял растерявшегося Петруху. Мужики потискались, похлопали друг друга по спинам. Леха, как и не на рыбалку собрался: светлые брюки, куртка пижонская, стрижен почти налысо и темные очечки на лоб задраны.
— Дай-ка, дай-ка, посмотрю на тебя. — Лешка отстранился, осматривая Петькино пузо. — Да-а-а! Молодец! Когда успел-то? Или давно не виделись?
У Петька от радости и растерянности щеки покраснели. Пузо действительно было великовато для тридцатипятилетнего мужика. Он зачем-то взялся за рюкзак, но потом снова поставил его.
— Далеко ехать? — спросил Петька, когда они сели в машину, загруженную Деникиными вещами.
Но у Лешки зазвонил мобильный, и он стал разговаривать. «Из Москвы, — понял Петька, — с работы, наверное». Он года три его уже не видел — ну да, как Андрюшка родился, — и теперь косился с интересом. Все такой же был Лешка. Спортивный, нервный, слегка нагловатый и… надежный. Чего не говори, а надежным он был всегда… и отступать не любил.