Кэти Малхолланд. Том 1
Шрифт:
– Да, ма. Я знаю, ма, – прошептал он. – Но я ужасно голоден.
Кэтрин неодобрительно посмотрела на Кэти.
– Где ты собираешься их хранить? – все тем же суровым тоном осведомилась она. – Ты хоть соображаешь, что, когда ты начнешь их тратить, люди догадаются, что это нечестные деньги, и тебя привлекут к суду?
Да, в этом мать была права. Они должны быть очень осторожны, чтобы не возбудить подозрений. Кэти убрала мягкие пряди волос со лба дочери. Соверены не были в ходу у бедняков. Если она начнет расплачиваться соверенами, то соседи станут задумываться о том, откуда у нее такие деньги, ведь всем известно,
– Я уже решила, где буду хранить деньги, – сказала Кэти. – Я подошью их под нижнюю юбку.
– Подошьешь под нижнюю юбку? И ты будешь все время носить их при себе? – Кэтрин покачала головой. – Но подумай, сколько это будет весить.
– А мы распределим их по всей юбке. Мы сделаем что-то вроде подкладки, точнее, маленькие кармашки, и в каждом кармашке будет лежать по монете. Когда нам понадобятся деньги, достаточно будет отпороть один кармашек и достать монету. А ближе к телу я буду носить другую нижнюю юбку, которую буду менять.
– Да, да, ты правильно все придумала.
Кэтрин кивнула, соглашаясь, и на сердце у Кэти полегчало. Видимо, мать, наконец, вышла из своего полубессознательного состояния.
Всю вторую половину дня семья провела за работой. Джо вырезал квадратики размером примерно в дюйм из старой ситцевой сорочки, которые Кэти и Кэтрин пришивали с трех сторон к изнанке нижней юбки. Они вкладывали в каждый кармашек по монетке и закрепляли двумя стежками. Когда им оставалось зашить двадцать соверенов, Джо сказал:
– Если ты собираешься нанимать юриста, Кэти, то не лучше ли оставить немного денег? Десять фунтов, или около того. Юристы дорого стоят.
Прежде чем Кэти успела ответить, Кэтрин вставила:
– А как ты объяснишь юристу, откуда у тебя взялись золотые соверены? Ты ведь знаешь, бедняки не расплачиваются такой монетой.
Вопрос озадачил Кэти.
– Я… я могу сказать, что получила их от богатого друга или подруги, – ответила она, немного поразмыслив.
– Дорогая, но у таких людей, как мы, не может быть друзей, которые разбрасывают направо и налево золотые соверены.
– Ну, хорошо, – Кэти нетерпеливо тряхнула головой. – Когда придет время нанимать юриста, я что-нибудь придумаю.
– А что мы будем делать с мешочками и записной книжкой? – спросил Джо.
– Сожги их… Нет, подожди, – Кэти потянулась к записной книжке. – Я хочу сначала взглянуть, что он там написал.
Подойдя к окну, она отогнула край занавески и, открыв записную книжку, посмотрела на колонку цифр, которыми была исписана первая страница. Перевернув несколько страниц, она увидела, что они тоже заняты цифрами! Бантинг, оказывается, вел учет своих доходов. Запись велась очень аккуратно, напротив каждой денежной суммы была обозначена дата. Первая сумма была датирована январем 1850 года и составляла три фунта. За ней следовали четыре фунта, полученные в июне 1850 года.
Чем дальше Кэти читала, тем меньше становился интервал между датами, в то время как денежные суммы возрастали. Нетерпеливо перевернув несколько страниц, она добралась до последних записей Бантинга, потому что именно они ее интересовали. Загадочные сто фунтов, о которых Бантинг упоминал, стегая ее ремнем, и которые должны были иметь какое-то отношение к ней, не выходили у нее из головы. И действительно, была запись, датированная тем днем, когда она пришла к Бантингу, чтобы сказать, что согласна выйти за него замуж. Сумма составляла пятьдесят фунтов, и к ней были добавлены две буквы – Б. Р. А следующая запись была сделана в тот день, когда они поженились, и сумма опять составляла пятьдесят фунтов, и против нее стояли те же инициалы – Б. Р.
«Сто фунтов за тебя…» – снова пронеслось у нее в голове. А Б. Р. – это, должно быть, Бернард Розье. Значит, Бернард Розье дал Бантингу сто фунтов за то, что он на ней женился? Это открытие ошеломило ее. Подняв глаза от записной книжки, она посмотрела на мать и на Джо так, словно хотела спросить у них: «Но почему? Почему он решил выдать меня замуж?» Ведь если она в течение трех с лишним месяцев не назвала его имени, он мог не бояться, что она его выдаст. Тогда какой ему был смысл тратить сто фунтов, чтобы купить ей мужа?
– В чем дело, дорогая? – спросила Кэтрин.
– Ничего, ма, – ответила Кэти.
Подойдя к камину, она сунула записную книжку в тлеющие угли и ворошила их до тех пор, пока огонь не разгорелся. Когда пламя охватило дневник Бантинга, она жестом приказала Джо сделать то же самое с четырьмя мешочками.
На следующий день Кэти узнала, почему Бернард Розье не пожалел ста фунтов, чтобы выдать ее замуж. Об этом она узнала благодаря визиту мисс Терезы. Благодаря мисс Терезе она также смогла разменять свой первый соверен.
Мисс Тереза подошла к двери, окруженная толпой грязных босоногих ребятишек. Кэти, услышав шум снаружи, открыла дверь прежде, чем гостья успела постучаться.
– Она искала вас, миссис, – сказал один из детей.
Кэти удивленно посмотрела на знатную гостью. Обычная женщина никогда бы не вызвала такого любопытства в их квартале, но благородную даму могли распознать даже дети, хоть им случалось видеть знать крайне редко.
– Можно мне войти, Кэти?
Кэти обернулась и осмотрела убогую комнату, в которой они жили. Ей было стыдно принимать мисс Терезу в таком жилище, и первым ее желанием было ответить: «Нет, мисс Тереза, вам лучше не входить», – однако она знала, что подобный ответ прозвучал бы грубо. Поэтому ей ничего не оставалось, как пошире распахнуть дверь и посторониться, пропуская неброско одетую высокую молодую женщину. Она закрыла дверь на щеколду, чтобы дети, стремящиеся получше рассмотреть необычную посетительницу, не заглядывали в дом с улицы, мешая их разговору.
– Ма, – Кэти посмотрела через полутьму комнаты в ту сторону, где сидела мать. – К нам пришла мисс Тереза из господского дома.
Кэтрин медленно поднялась на ноги. Она не стала приседать в реверансе или кланяться мисс Терезе, а лишь слегка кивнула в знак приветствия. Ее дочь обесчестил брат Терезы, поэтому гостья не могла вызывать у Кэтрин каких-либо иных чувств, кроме ненависти. Но Кэтрин с детства было внушено, что ненависть – чувство, недостойное доброго христианина, а потому она отнеслась к Терезе просто равнодушно.