Кэти Малхолланд. Том 1
Шрифт:
Кэтрин знала, что Кэти буквально боготворит деда, но никак не может примириться с тем, что он охотится на птиц. Сама Кэти никогда не ела птиц – даже в те времена, когда все они пухли от голода. Однажды ей удалось заставить дочь проглотить кусочек птичьего мяса, но девочку тут же стошнило – после этого Кэтрин больше не пыталась ее уговорить.
– Твой дед скоро придет, – сказала Кэтрин. – Он собирался вернуться до твоего прихода, но, должно быть, зашел слишком далеко и не рассчитал время. А ты ведь знаешь, он не может ходить быстро.
Кэти промолчала и повернулась спиной к матери. Внимательно посмотрев на
– Ты плохо себя чувствуешь, Джо?
Джо, присевший на краешек стула возле камина, отрицательно покачал головой.
– Нет, Кэти, я просто устал. Я ведь сейчас работаю в Болдоне.
У Кэти вытянулось лицо.
– Ты хочешь сказать, они послали тебя в Болдон и тебе приходится каждый день проделывать весь этот путь пешком?
– Да, – кивнул Джо. – Идти туда – это еще ничего, а вот обратно… Я так устаю после работы!
– Ты и зимой будешь работать там?
– Я не знаю. Но мне ничего не остается, как идти туда, куда меня посылают. Это одно из условий контракта.
Одно из условий контракта! Когда сын произнес эти слова, у Кэтрин, разворачивающей свертки с едой, задрожали руки. Контракт, всегда контракт – этот безжалостный кусок бумаги, в который ее муж и ее юный сын внесли свои имена, в который все мужчины из их поселка вносили свои имена, чтобы любой ценой получить работу, чтобы прокормить свои семьи… Ее бедный мальчик работал под землей с одиннадцати лет. По ночам Кэтрин снились кошмары, в которых она видела своего сына, проводящего целые дни в подземелье, в кромешной тьме. Джо работал по десять часов в день, а иногда и по двенадцать. За это ему платили всего лишь шесть шиллингов в неделю.
Джо был ее единственным уцелевшим сыном. Другие ее четверо мальчиков умерли еще в младенчестве. С каждой новой потерей ее сердце обливалось кровью, но теперь Кэтрин была рада, что ее дети ушли, – ведь сейчас они в раю, в тепле и благоденствии, вдали от трудностей и лишений этой жизни. Всего она родила восьмерых детей, но выходить смогла только троих. Иногда она желала, чтоб их осталось только двое… Нет, нет, она не должна так думать. На то была Божья воля, что Лиззи осталась в живых.
– Ма, – Кэти подошла к матери, – как ты думаешь, может, мне стоит попросить миссис Дэвис, чтобы она поговорила с мистером Кеннардом, а тот замолвит словечко мистеру Уисдену, главному садовнику? Ему нужен новый помощник. Я слышала, как об этом говорила повариха.
– Не пойду я туда работать, – возразил Джо, прежде чем Кэтрин успела ответить. – Ты что, смеешься – начинать за три шиллинга в неделю? На следующий год здесь мне будут платить уже восемь шиллингов в неделю, а еще через пару лет я буду получать наравне с отцом. Я не собираюсь бросать эту работу. Было бы глупо терять три года стажа и начинать все заново за какие-то жалкие три шиллинга в неделю. Тем более что я ровно ничего не смыслю в садоводстве – оно меня и не интересует. – Заметив, что сестра грустно склонила голову, он поспешил добавить:
– Но все равно спасибо тебе за заботу, Кэти.
Брат и сестра с улыбкой посмотрели друг на друга. Они всегда были очень близки, никогда не ссорились, даже когда были совсем маленькими. В семье Малхолландов вообще не было принято ссориться, – Малхолланды смеялись вместе, плакали вместе, но и в горе, и в радости всегда были дружны и жили в мире и согласии
– Можно я приведу Лиззи, ма? – спросила Кэти.
– Да, да, конечно, – кивнула Кэтрин, и Кэти прошла через кухню к двери в смежную спальню.
На скамеечке возле крошечного окошка сидела женщина… или девочка? Лиззи Малхолланд было восемнадцать лет, но ее умственное развитие соответствовало развитию двухлетнего ребенка. Соседи называли Лиззи не иначе, как «идиот Малхолландов». В семье же считалось, что у девочки просто немножко не в порядке с головой. А для Кэти сестра была как птичка с переломанными крыльями и вызывала в ней ту же естественную жалость и сострадание, какую испытываешь к искалеченной птице.
Лиззи была среднего роста и страдала ожирением. Как бы мало она ни ела, она все время прибавляла в весе. Она могла просиживать часами без движения, и, если ее вовремя не отводили в туалет, она делала свои дела прямо на месте. Но не всегда Лиззи сидела спокойно. Случалось, что, повинуясь своим странным импульсам, она вдруг вскакивала на ноги и бросалась прочь из дома, и, если ее не останавливали вовремя, она могла идти и идти, куда глаза глядят. Однажды она убежала и пропадала неизвестно где целый день, пока ее не подобрал один извозчик за Ньюкаслом. Извозчик узнал ее и привез домой, где Лиззи встретили с такой радостью, словно она была самым любимым членом их семьи. Никто даже не подумал наказывать ее за бегство. Но неожиданные побеги Лиззи требовали неустанной бдительности домашних; ненормальная дочь Малхолландов стоила семье многих хлопот.
При виде сестры заплывшее жиром лицо Лиззи растянулось в бесформенной улыбке.
– Кэти, – промурлыкала она и, когда сестра подошла к ней, спрятала свою большую голову на ее груди.
Этот жест означал беспредельное обожание. Ни к кому из домашних Лиззи не была привязана так сильно, как к Кэти.
– Здравствуй, Лиззи, – сказала Кэти. Глядя на голову сестры, прильнувшую к ее груди, она вдруг вспомнила, что там, за вырезом платья, у нее кое-что припрятано. – Ма, ма! – закричала она, оборачиваясь к двери и тем временем подавая руку Лиззи, чтобы помочь ей встать. – Не знаю, что это на меня нашло сегодня. Представляешь, я забыла о самом главном – о моей зарплате!
Вместе с Лиззи она поспешила назад в кухню, где проворными пальцами расстегнула две верхние пуговицы платья, ослабила шнур корсажа и, сунув руку под нижнюю сорочку, достала оттуда маленький матерчатый кошелек, приколотый к ней булавкой.
– Ты просто не поверишь, ма! – проговорила она, задыхаясь от волнения. – Я всю дорогу думала о том, как отдам тебе деньги – а как только вошла в дом, сразу же о них забыла. Ну и память у меня!
Она подбежала к матери и вложила ей в руки кошелек, из которого Кэтрин извлекла четыре шиллинга. Едва взглянув на деньги, она открыла объятия и прижала к себе дочь – но так же быстро ее оттолкнула, словно чего-то устыдившись. Вытянув вперед руку, она разжала кулак с деньгами и сказала нетвердым голосом: