Кетополис: Киты и броненосцы
Шрифт:
В этот момент в дверь постучали.
Минуты две Грэм не мог осознать, что это за звуки. Они проникли в переполненную мелодией комнату, но не влились в нее, а продолжали звучать отдельно. Уворачиваясь от стройных гармонических аккордов, раздававшиеся из-за двери удары врезались в стенки, мебель, солнечными зайчиками отскакивали от деревянных поверхностей и с каждой секундой все заметнее меняли ритмический рисунок поселившейся у Грэма песни.
– Господин Пол, вы дома? Открывайте, я видела свет в ваших окнах!
Резкий женский голос проник в щель под дверью и буквально напал на обессилевшего журналиста. Стараясь
– Я пришла к вам по поводу ребенка.
С первых же нот голос женщины захватил в комнате абсолютную власть. Китовая песня спряталась куда-то – Грэму казалось, что ее кусочек торчит из-под тумбочки, и он постарался встать так, чтобы женщина не заметила слабо дергающихся звуков. Почти не вслушиваясь в слова, журналист разглядывал гостью. Он знал этот тип матерей, женщин, осознавших, что никто не придет им на выручку, и готовых самостоятельно взяться за грязную работу. Эта не отступится. Но, увы, – ему нечего предложить. В этот раз он абсолютно не способен помочь. Может, если он сумеет это объяснить, она уйдет?
– Это не я.
– Простите? – гостья недоуменно уставилась на Грэма. – Вы вообще слышали, о чем я говорю?
– Нет. То есть да, но это не важно. В этот раз я не могу помочь. Это не мы… не они. Я не знаю, кто и зачем украл этого… вашего ребенка.
– Но вы же даже не слушали меня, откуда вы знаете! Мы говорили с Констанс! Все сходится. Следы краски, какие-то капли на подоконнике. А еще вот это!
Женщина триумфально выложила на стол маленький обрывок грязной розовой ленточки. Очень знакомой ленточки. Сквозь подступившую тошноту Грэм с ужасом, но без удивления услышал:
– Констанс узнала ленточку! Это ее девочки, которую вы помогли вернуть.
Грэм потерял сознание.
– Спокойней, Констанс, не споткнитесь. Уже совсем близко.
– Я ничего не вижу…
– Это темнота, просто темнота…
Надо же встретиться с самой красивой женщиной города в такой ситуации!
– Вот мы и пришли. Сейчас станет посветлее, но вы все равно не двигайтесь лишний раз.
– Что… что я должна буду делать? – тонкий, срывающийся голос, еле сдерживаемые слезы. Ах, Констанс…
– Ничего. Вы все уже сделали. Теперь моя очередь.
И ведь действительно: все, что надо, несчастная мать уже сделала. Родила ребенка богатому мужу, недосмотрела его, предложила возможному спасителю «единственное», что у нее есть… Кроме денег мужа, конечно. Так что теперь очередь спасителя приступить к своим обязанностям.
Они стояли обычной реденькой шеренгой, напоминая скорей рисунки, сделанные в меру талантливым художником. Темно-серые тени, будто даже колышущиеся в свете факела. Как же звали того, кто первым назвал их морлоками? Грэм не любил это слово. Подземные. Разве этого не достаточно?
Франя… она стояла чуть в стороне и, как обычно, держала ребенка. Грэм повел факелом и осветил сгорбившуюся фигурку. Констанс, проследившая за движением света, тоненько вскрикнула. Сверток все еще был перевязан розовой ленточкой с золотым шитьем.
Отдавая ребенка Грэму, Франя плакала. А потом, когда деловитая Констанс перепеленала дитя во все чистое, подземная подобрала именно ленточку. Журналист знал, что по доброй воле морлочка с ней теперь не расстанется, разве что обменяет на что-то более ценное. Например, ребенка…
Хлесткая пощечина – самый верный способ привести в сознание любого мужчину, независимо от того, какое количество пыльцы осело на поверхности его носоглотки. Именно этим правилом руководствовалась посетительница. Судя по горящему лицу, пощечина понадобилась не одна. Пока журналист искал полотенце, смачивал его и обвязывал больную голову, женщина сидела на кровати и с удивлением разглядывала свои руки. Чуть скривившись, она понюхала пальцы и вдруг засмеялась. Этот смех абсолютно не вязался с предыдущим ее поведением. Продолжая смеяться, она встала и направилась к двери. Распахнув створки, неожиданно засвистела. Наклонив голову, к чему-то прислушалась и обернулась.
– Сейчас он поднимется.
– Кто? – Грэму захотелось опять потерять сознание.
– Увидите. И без глупостей.
Возникшего на пороге мужчину он узнал мгновенно. А еще через секунду узнал свою гостью. Ну конечно!
– Господин Дантон… – журналист начал говорить, но женщина перебила его.
– Козмо, он самозванец.
Грэм оторопел.
– Вы о чем? Я журналист, меня зовут…
Но гостья не обратила на его слова ни малейшего внимания.
– Вся его бледность – нарисованная. Он пользуется грим-кремом, такой тебе могут приготовить при любом театре. А сверху прозрачная пудра. Сложновато, конечно, но зато в итоге – бледная кожа, как у… морлока.
В комнате повисло нехорошее молчание. Грэм испуганно сжался. Дантон разглядывал его с холодным любопытством, будто какую-то букашку.
– Значит, не вышло. Яда, спасибо за помощь. Пойдем, я отвезу тебя домой.
Женщина спокойно кивнула и вышла на лестницу. Закрывая дверь, Грэм услышал:
– И все же именно этот человек…
Больше часа прошло после ухода гостей, а Грэм все еще лихорадочно метался по квартире. Нет, он совсем не собирался идти спасать непонятно чьего младенца, будто бы украденного Франей, его намерения были много прозаичней – просто и банально сбежать. Благо для этого совершенно не нужно выходить из дверей квартиры. Узкая лестница из чулана за уборной вела прямо на крышу. А там уже… ну какая разница ребенку, где и с кем расти? Морлочка детей любит, будет о нем заботиться… А ему, Грэму, Советник приказал не вмешиваться, вот он и…
Отобранные журналистом вещи не влезали в саквояж, и что-то надо было оставить. Вот только что? Стопку вырезок, шкатулку с раковинами или кошмарную по размерам накидку от дождя? Грэм уже начал склоняться в пользу накидки, когда в дверь снова постучали. Журналист на секунду замер и, даже не глянув на злополучный саквояж, на цыпочках двинулся в сторону уборной. Дверь приоткрылась.
– Господин Пол…
Грэм с диким криком бросился к потайной лестнице. Прыгая через две ступеньки, он быстро преодолел пролет и головой открыл люк на крышу. Выскочив в паре метров от края, журналист метнулся к остаткам трубы и затаился. Преследователь стучал каблуками по лестнице. Отчего-то создавалось ощущение, что он не просто поднимается, а еще и чеканит шаг по-военному.