Кетополис: Киты и броненосцы
Шрифт:
Нет, молодой священник не находил в длинной дороге ничего привлекательного – кроме того, что Газолиновая улица была далеко от открытой воды. А тихий бульвар Честертона Брауна шел вдоль канала.
В канале плескалась вода. Та самая холодная вода, в мрачную глубину которой пятнадцать лет назад ушли отец Петара и двое его старших братьев. Большая Бойня не пощадила их судна.
От дружной семьи, которая со временем обещала разрастись, остались лишь десятилетний Петар с немолодой уже матерью Маршей да братом матери – Томашем. На этом семья и закончилась: Томаш уже
Не только из-за матери, но и чтобы не плодить детей на поживу воде. И хоть как-то защищать тех, кто отправляется во власть воды, не понимая всей ее опасности.
Вокруг говорили: виноваты киты. Киты-убийцы, все дело в китах. Петар молчал, но знал: нет, не в китах дело, они просто приспособились к жизни в воде. Вода стремится завладеть всем, и воде безразлично, если живое при этом становится мертвым. Он понял это в минуты, которые изменили прежнее течение жизни.
Тогда из кухни, где мать мыла после обеда посуду, послышался звон и грохот, тут же перекрытый страшным воплем. Этим воплем Петара взметнуло с кровати, куда мальчик прилег отдохнуть. До кухни он донесся в несколько прыжков, вопль оборвался вместе с его появлением на пороге.
Мать сидела на полу, среди осколков посуды. Рядом лежала металлическая раковина, выдранная из стены вместе с креплениями. Из сорванного крана на плечи матери хлестала вода, насквозь мокрая одежда облепила женское тело неопрятным саваном. Темно-русая голова оставалась сухой, неподвижные глаза смотрели в никуда.
– Мама… – прошептал Петар.
– Они утонули, сынок, – шевельнулись губы Марши. – Они. Все. Утонули…
Покачнувшись, мать упала вниз лицом в расплывшуюся по полу лужу.
Официальное извещение о смерти семья получила только через три дня. Но Петар секунды не сомневался, что мать знает, о чем говорит.
С тех самых пор Петару достаточно было лишь поглядеть на открытую воду, чтобы накатили воспоминания. Как он тащит с кухни мать – бесчувственную, мокрую и тяжелую, словно утопленница, а под ногами плещется вода и посудные черепки хрустят, будто косточки мертвецов. Вода все рвется из крана с шумом, который кажется мальчику похожим на злобный хохот, и в голову вливается осознание, что отца и братьев больше нет. Вода взяла их себе, и теперь они мертвы.
От этих мыслей Петар застывал истуканом. Глядел в воду, и ему казалось, что оттуда просвечивают лица мертвецов – жалобные, пугающие, требующие. Манящие к себе. От невозможности отвести или хоть зажмурить глаза на лбу выступал холодный пот. И если некому было увлечь Петара в сторону, то через несколько минут он терял сознание.
В ордене ионитов об этом знали многие. Страх открытой воды мешал Петару выполнить главное предназначение ионита: в день Большой Бойни отправиться на корабле в море, чтобы слово Божье помогало сражаться с китами.
Гибель китов в Большую Бойню означает, что день, когда огромная волна затопит Кетополис, отодвигается. Петар понимал, что любой младший ионит на корабле может сделать больше для спасения Кето, чем он в храме. Да, молодой священник был старателен в постижении и передаче другим слова Божьего и усерден в служении Ему, так что благодаря этому – да еще, нельзя не признать, дядюшкиной протекции – Петар был рукоположен в диаконы. Сослужил не только дядюшке Томашу, но порой и самому епископу, мог читать проповеди и исповедовать. Но без участия в Большой Бойне дальнейшая карьера в ордене была невозможной.
– Обидно мне за нас, племянник, Иона тебя забери! – вздыхал иной раз по-родственному дядюшка, и квадратный его подбородок с ямочкой посередине подрагивал с укором. Обидно, соглашался Петар. Но даже ходить ежедневно мимо канала было выше его сил.
Сегодня пришлось…
– Сынок, завтрак готов! – Сколько Петар себя помнил, мать всегда будила его этой фразой.
– Мама, мне на утреннюю мессу, позавтракаю после, в трапезной, – этот ответ оставался неизменным последние лет восемь. Мать кротко кивнула и вышла из комнаты. Петар, одеваясь, уловил идущий из кухни запах и страдальчески поморщился.
Нос не обманул его. На столе у матери красовалось блюдо с жаренной кусками рыбой. Хрустящая прозрачная кожица сочилась маслом, золотисто-розовое филе лукаво выглядывало из-под сухарно-лимонной панировки. Едва уловимый аромат посыпанного сверху укропа дополнял это кулинарное пиршество.
Молодой священник непроизвольно сглотнул.
Марше всегда удавалась рыба, не зря была она когда-то женой и матерью моряков. Петар не ел ничего морского с тех пор, как стал ионитом.
– Покушай, сынок. Разве в орденской трапезной кто-нибудь приготовит моему Петрачеку такую вкуснятину? Не бойся, никто не узнает.
Петар никак не мог разгадать, наигранным ли было то простодушие, с которым мать всякий раз ставила на стол его тарелку и столовый прибор. Манящий запах возвращал в счастливое детство…
– Мама, Бог узнает, – сказал он спокойно.
– Ничего – я попрошу Его, и Он простит моего сыночка. Последнего моего живого сыночка. Он сильно задолжал нам с тобой, Петрачек, поэтому простит.
Утро всегда начиналось так, с небольшими вариациями. Иногда Петар, одевшись, сразу выскальзывал за дверь – и по дороге корил себя за недостойное почтительного сына поведение. Иногда, отказавшись от еды, не спорил с матерью, а спокойно прощался, хоть это было и нелегко. Иногда просил не искушать его самого и не кощунствовать, ставя требования перед самим Богом…
Но сегодня решительно взял блюдо с рыбой, отнес его к кухонному шкафу и выставил на ледник.
– Мама, я есть не буду. И ты не ешь рыбы, мама! Сегодня канун дня Ионы-пророка, завтра флот выходит на Большую Бойню, – священник мотнул головой в сторону залива. Где-то там уже готовились к отплытию сотни кораблей, от громадных броненосцев до небольших пакетботов. – Ты забыла, что истинно верующие держат пост от рыбы, чтобы не разъярить китов и почтить память святого Ионы. Мама, ведь прежде ты не ела рыбы в этот день! Ты помнила, что за твой грех могут быть наказаны другие люди, моряки!